Томас Хетхе - Дело Арбогаста

— А почему бы и нет? Я никогда не сомневался в том, что Арбогаст виновен. И решил воспользоваться ситуацией, чтобы выбить у него признание.

— Ну и… Как он это воспринял?

— Известно ли вам, что окружность этой стены составляет пятьсот восемьдесят метров? А вот высоту я подзабыл. И на каждой из вышек охранник с полуавтоматической винтовкой. Может быть, в годы войны вы видели американцев с такими винтовками? Давайте подойдем! Это отнимет у нас всего пару минут.

Быстрым шагом священник подошел к ближайшей вышке. Клейн нехотя последовал за ним — и когда он вошел в помещение, Каргес уже стоял возле штатива с винтовкой у смотрового окна, на губах у него играла улыбка. Пол здесь был обтянут чем-то мягким. Каргес взял винтовку, подержал ее на весу и, рассмеявшись, передал Клейну. Здесь, в более скудном свету, глаз священника за лиловыми стеклами вообще не было видно. Винтовка оказалась тяжелой, ложе — гладким и, пожалуй, отполированным человеческими руками. Клейн молча вернул священнику винтовку, вновь вышел на свежий воздух и отправился по прогулочной дорожке в сторону входа в башню.

— Но, строго говоря, Клейн, я хотел побеседовать с вами о другом.

Каргес нагнал его. Адвокат не пожелал ни остановиться, ни хотя бы обернуться, и дальнейший разговор проистекал на ходу.

— Вы сами, Клейн, должны надавить на него, чтобы он сознался. Неужели вы не можете понять? Только раскаявшись в убийстве девушки, Арбогаст сможет искупить вину.

— И что же конкретно вы ему сказали? Улыбнувшись, священник покачал головой.

— Вы, часом, не верите в его невиновность? Это же просто смешно! Понаблюдайте за ним. Посмотрите, например, как он стискивает зубы. Посмотрите хорошенько — и порадуйтесь тому, что встречаетесь с ним в камере, а не в темном переулке. Тем более — при нелюбви к оружию, которую вы только что выказали.

Возле застекленной и зарешеченной двери, ведущей в башни, имелась кнопка звонка. Нажав на нее, Клейн вынужден был подождать, пока ее не отопрут изнутри. Здесь, в тени башни, не было ветра — и ему внезапно вновь стало жарко.

— Как у него дела? Как он воспринял это известие?

— Сами увидите. Священник все еще улыбался.

Наконец адвокату отперли. Уже пройдя в башню, Клейн обернулся и еще раз посмотрел на Каргеса. Лиловые стекла очков казались в этом ракурсе чуть ли не замшевыми. По-прежнему улыбаясь, священник помахал ему на прощанье сквозь зарешеченную стеклянную дверь. Клейн быстрым шагом отправился на свидание с Арбогастом. С удивлением он отметил, что ведут его вовсе не в комнату для свиданий, как тут заведено. Арбогаст туда не пошел, пояснил охранник в ответ на его вопрос. И на работу тоже не вышел.

— А в чем дело? Что с ним стряслось? Охранник застыл на месте.

— Не хочет выходить из камеры. Со вчерашнего дня отказывается от пищи, прогулки и работы. Начальник тюрьмы до сих пор не наказал его только потому, что заранее знал о вашем сегодняшнем визите. И в тюремную больницу он тоже не хочет.

— А при чем тут больница? И что вообще произошло?

— Сами увидите, — не поднимая на адвоката глаз, ответил охранник.

Они пересекли централь, поднялись по винтовой лестнице на второй этаж и узким коридором подошли к камере Арбогаста.

— Начальник тюрьмы просит вас повлиять на него. Иначе его отправят в карцер.

Охранник отпер камеру.

Клейн еще ни разу в жизни не был в тюремной камере. Он прошел на шаг в глубь, и охранник сразу же запер за ним дверь. Арбогаст не убрал койку в стену, как было предписано здесь в дневное время. Раздетый до пояса, он лежал на матрасе, подложив под голову подушку, и первым, что бросилось в глаза адвокату, был залитый кровью лоб подзащитного. Левая бровь, судя по всему, была рассечена и точно так же, как левый висок и вся левая половина головы, буквально утопала в засохшей и все еще сочащейся крови. Кровавые пятна были и на стене, возле которой находилась койка Арбогаста. Узник не произнес ни слова, да и адвокат поначалу лишился дара речи. Единственным, что он отметил, попав в камеру, был тот факт, что Арбогаст совершенно не потел в здешней духоте, тогда как у самого Клейна сразу же залило потом и лоб, и шею, и даже грудь под рубахой с раскрытым воротом.

Клейн мысленно выбранил священника, целиком и полностью виновного в том, что Арбогаст обошелся с собой столь жестоко. Какой дрянной человек! И взгляд у него мертвый, и сам он самый настоящий сухарь. Но и Арбогаст смотрел сейчас на него совершенно безжизненно. Солнце вовсю светило сквозь зарешеченное окно. Возле койки, на столике, лежало смоченное водой в кровавых разводах полотенце, под столиком стояли миска и чашка, суп из миски был выплеснут на пол и в нем сейчас сидели мухи. Клейн дышал осторожно и только ртом, чтобы не принюхиваться к здешним запахам, включая и запах тюремной похлебки.

Адвокат молча открыл портфель, достал отказ в возобновлении дела и протянул Арбогасту. Тот, лениво подавшись вперед, взял у него бумаги. Клейн заметил, что и костяшки на правой руке были у Арбогаста разбиты и окровавлены, как после страшной драки. Адвокат понятия не имел, что нужно говорить в таких случаях. Арбогаст, уткнувшись в стену, читал отказ. Адвоката он не удостоил и взглядом.

— “И хотя, с одной стороны, — пробурчав что-то про себя, внезапно принялся читать вслух Арбогаст, — заключения экспертов в области фотодела представляют собой новый доказательный материал, а с другой, техническое оснащение этих экспертов более современно, чем то, которым обладал в свое время профессор Маул, однако в вопросе о том, как проинтерпретировать появление отчетливых следов на теле у жертвы, Уголовная палата больше доверяет судебно-медицинскому эксперту”.

Арбогаст выронил из рук пергаментного цвета документ и посмотрел на Клейна снизу вверх.

— На этом ваша работа заканчивается, не так ли?

Может, так оно было бы и к лучшему, мрачно подумал адвокат. Слова из обосновательной части отказа разозлили его сейчас точно так же, как когда он прочитал их впервые. Он просто не мог понять судейского упрямства.

— Нет-нет, ни в коем случае! — Выдавив из себя улыбку, он категорически замотал головой. — Просто необходимо продумать наши новые шаги.

— Да уж.

Арбогаст явно разочаровался в адвокате. Он закрыл глаза.

Клейну хотелось поговорить с подзащитным, но тот был настолько чужим и непохожим на всех, с кем ему доводилось сталкиваться, что адвокат даже не решился спросить у него, что здесь, собственно, произошло. Вот и простоял какое-то время молча, вглядываясь во внешне равнодушного Арбогаста. Уже более тринадцати лет за решеткой. Одиночное заключение, полное отсутствие общения с людьми из внешнего мира, неизменный тюремный распорядок и арестантский наряд — все это не может не наложить на личность своего отпечатка. Клейн подметил в Арбогасте полный набор типичных для бессрочного узника черт. Прежде всего — странную невозмутимость, напоминающую повадки зверя в клетке и заставляющую предположить, будто этому человеку все давным-давно совершенно безразлично. До тех пор, пока на смену этому покою не придет вспышка внезапной ярости. Клейну так и не удалось представить себе, каково это — проводить ночь за ночью в одиночной камере. Да и сейчас адвокат не понимал, как ему подступиться к Арбогасту. В конце концов он решился только на то, чтобы посоветовать ему вернуться к работе в мастерской, чтобы не навлечь на себя новых неприятностей. Арбогаст кивнул, не открывая глаз. Затем Клейн поведал ему о своей беседе со священником. Арбогаст неожиданно рассмеялся и смерил адвоката долгим взглядом. Но смех пропал так же стремительно, как и вспыхнул; теперь Арбогаст смотрел на адвоката, не видя его, смотрел так, словно никакого Клейна тут нет.