Томас Хетхе - Дело Арбогаста

— Что это такое? — поинтересовался адвокат.

— Тюрьма, — пробормотал пожилой сутулый чиновник, но, сразу же заметив некоторую некорректность собственного ответа, уточнил. — Центральная вышка панорамного обзора.

Майер не понял, что это должно означать, но тут ему пришло в голову, что снаружи, то есть из-за стен тюрьмы, не разглядеть, как, собственно говоря, она выглядит изнутри. Он собрался было потолковать на эту тему с чиновником, но тот уже отпер одну из деревянных дверей и властным жестом пригласил его в комнату для свиданий.

— Арбогаст ждет вас.

Пауль Мор был в твидовом костюме спортивного покроя и в кепи, которое он, выходя из здания суда, поспешил вновь нахлобучить на голову. Пальто и багаж он оставил в гостиничном номере, потому что во Фрайбург ему надо было возвращаться ближе к вечеру, а значит, у него оставалось время еще разок заглянуть в “Серебряную звезду”, в которой он, как и множество других журналистов, проводил едва ли не каждый перерыв в подзатянувшемся судебном процессе и практически все вечера. Но тут он увидел на другой стороне улицы Гезину Хофман с фотокамерой среднего формата и штативом. Листая архив негативов в заведении “Кодак” на Кройцгассе, состоящий наряду со снимками самой Гезины, прежде всего, из работ ее отца, умершего два года назад, можно было набрать иллюстративный материал по всей истории города Грангат, начиная с первой мировой войны, так ему объяснили. Мор еще раз продумал заранее намеченный план действий, перешел через улицу и заговорил с молодой «фотографиней». Они уже сталкивались в ходе процесса, когда ему требовались фотографии к репортажам, и, будучи оба людьми чуть за двадцать, быстро прониклись взаимной симпатией и однажды вечерком в “Серебряной звезде” перешли на “ты”.

Он подождал, наблюдая за тем, как Гезина ловит в видоискатель толпу, покидающую здание суда, и делает снимки. Но их надо проявить немедленно, сказала она и с улыбкой кивнула, услышав вопрос Пауля, не может ли он составить ей компанию. Вдвоем они прошли буквально несколько шагов в сторону рынка, пересекли его быстрым зигзагом, пробираясь между павильонами и киосками, и вышли на Кройпгассе, начинающуюся прямо от рынка. В магазине, пока она сама выходила на пленер или работала в фотолаборатории, отделенной от помещения для продаж одной единственной, пусть и плотной, а главное светонепроницаемой перегородкой, хозяйничала ее мать. Пауль Мор кивнул красивой седовласой госпоже Хофман, беседовавшей о чем-то с господином столь же преклонного возраста и, не отрываясь от разговора, переставлявшей на застекленном прилавке упаковки фотопленки. Маленькая лаборатория была до самого потолка заставлена металлическими стеллажами, на полках которых, подобно летучим мышам, располагались бесчисленные скоросшиватели с фотографиями. Гезина отставила в сторонку штатив с камерой, сняла пальто, надела белый халат, выключила свет, включила маленький красный фонарик, что должно было, наряду с прочим, послужить сигналом того, что в лабораторию сейчас запрещено заходить.

Пауль быстро освоился с повышенной температурой в помещении, необходимой для надлежащего протекания химических процессов, и ему понадобилось совсем немного времени (на протяжении которого Гезина включила увеличитель, яркий свет которого поначалу ослепил журналиста), чтобы понять, что он влюбился в “фотографиню” или вот-вот влюбится. Молча он встал прямо у нее за спиной и поглядел на Гезину. Темное в реальности выглядело на негативах светлым, и этот свет озарял ее лицо. Он увидел тончайший пушок у нее на щеке, увидел, что ее светло-зеленые глаза поблескивают, как покрытые лаком.

Затем он перевел взгляд на снимки и поверх ее плеча вновь увидел зал заседаний с деревянными скамьями и специально принесенными из трактира стульями, на которых рассадили журналистов, увидел у них за спиной и обычную судейскую публику. Судейская кафедра располагалась на некотором возвышений и была украшена едва ли не игрушечной колоннадой; трое судей в черных мантиях; шестеро присяжных — по трое с каждой стороны. На одном из снимков за спиной у председателя суда был виден маленький пьедестал, с которого несколько лет назад удалили бюст; справа и слева от пьедестала — две обитые кожей двери. Йохен Гурт, супруг убитой, покуривает, разговаривая с Мицци Нельсен, подружкой убитой. Ганс Арбогаст, которого уводят после вынесения приговора, естественно, закрывает лицо ладонью. На стене — эмалированная вывеска: “Грангатский суд, федеральная земля Баден”. Арбогаст, выходящий из зала между двумя рядами зевак, — в пальто и зимнем шарфе. А у него за спиной — пожилой полицейский в тяжелой шинели с блестящими пуговицами, в фуражке со звездой и кокардой. На том же снимке — молодая темноволосая женщина в национальном костюме и, соответственно, с косичками, глядящая на убийцу и явно отказывающаяся поверить собственным глазам. Рядом с ней — живой скелет в фуражке армейского образца и толстяк с набриолиненными волосами и погасшей сигарой во рту. Арбогаст и адвокат Майер — у стола защиты с разложенными на нем материалами. Катрин, жена обвиняемого. Хинрихс из фрайбургского “убойного отдела”, разговаривающий с доктором Берлахом, производившим вскрытие. Прокурор Фердинанд Эстерле и председатель земельного суда Гючков, он же — председательствующий на данном процессе, в галстуке-удавке, стянувшем шелковый ворот черной мантии. Профессор Маул с одним из своих наглядных доказательств.

Пауль Мор хорошо запомнил тот чудовищный миг, когда весь процесс пошел вверх тормашками. В показаниях авторитетного судебного медика из Мюнстера, снискавшего изрядную славу именно как эксперт, внезапно промелькнуло словосочетание “кожаный ремешок” — и несчастный случай превратился в убийство. И сейчас при одной мысли об этом стало как-то неловко. Тут ему на глаза попалась фотография толпы у здания суда, вроде тех снимков, которые Гезина сделала только что, однако не по окончании процесса, а в самом его начале, и он поневоле рассмеялся, разглядев в толпе зевак собственную фигуру. Гезина полуобернулась к нему. Они стояли так близко, что он почувствовал ее дыхание; на мгновение Паулю показалось, что он должен поцеловать ее, и он подался к ней еще ближе. Она, однако же, улыбнувшись, увернулась, и оба вновь уставились на снимок.

— Я тебя сразу заметила, — тихим голосом сказала она.

Пауль Мор кивнул, сам не понимая, что должен означать этот кивок. На стенах домов были еще отчетливо видны следы войны. Многие мужчины были в длинных темных пальто и в фуражках. Один и вовсе красовался в светлой и просторной, не по росту, шинели. Большинство женщин были коротко пострижены. Он так и не смог забыть снимок Марии Гурт, который продемонстрировал профессор Маул. И сразу ему стало тесно в лаборатории.