Томас Хетхе - Дело Арбогаста

Однако воистину решающий и совершенно неожиданный перелом наступил после оглашения выводов экспертизы профессора Маула. Уже начало смеркаться, однако света еще не включали, — и Майеру показалось, что и профессор Маул уловил перемену в настроении публики. Адвокат посмотрел в зал на стоящую чуть в сторонке скамью, на которой расположился эксперт со своими вспомогательными и наглядными материалами и таблицами. Произнося речь, он шевелил белыми пухлыми пальцами над фотографиями покойной, и пальцы эти походили на усики хищного насекомого. Поначалу Майер держался рассеянно, даже несколько небрежно, однако письменные выводы экспертизы, с которыми адвоката ознакомили заранее, не имели ничего общего с тем, что произнес профессор Маул в зале суда. Майеру почудилось, будто шевелящимися пальцами эксперт втягивает сгустившуюся меж тем атмосферу, будто он улавливает не что-нибудь малозначащее, но сам дух времени. И если в первые минуты кое-кто посматривал на профессора с насмешливым недоверием, в конце концов ему, затаив дыхание, внимали все. Подзащитный Майера, почувствовав это, заметно занервничал; пару раз он осмелился даже перебить эксперта, получив за это выговор от судьи и никоим образом не улучшив собственного положения.

Майер обхватил лицо руками. Вновь и вновь спрашивал он себя, не слишком ли разволновался он сам из-за широкого интереса, проявленного к процессу публикой, из-за тесноты в зале и шумной общенациональной огласки; не эта ли суета, не присутствие ли федеральной прессы спровоцировали его на ошибку, а именно на то, что он не настоял на приглашении другого эксперта, который мог бы прооппонировать первому? Мыслями он вновь и вновь возвращался к этой решающей минуте и без устали корил себя за то, что не сделал соответствующего запроса с надлежащей настойчивостью и обоснованностью. Ошибка, думал он, пряча лицо в ладонях, какая ужасная ошибка, и не замечал при этом, что вовсе не все журналисты ловят каждое слово из уст прокурора. Пауль Мор посмотрел на адвоката и поневоле удивился его безвольному поведению и позе. А Эстерле продолжал свои пояснения:

— Арбогаст одержим жаждой убийства. Арбогаст самый настоящий садист. А по сути дела, изверг. Хищный зверь, заглатывающий добычу, едва той вздумается оказать сопротивление.

Повторив эти слова, которые он уже произнес в прошлую пятницу, начав ими обвинительную речь, Фердинанд Эстерле сделал сейчас паузу. Казалось, он сам оглушен тяжестью собственных обвинений; даже адвокат смотрит на него, не отрывая глаз. Фотографий жертвы Майер сейчас припомнить не может, и на мгновение он готов согласиться со всем, что говорит прокурор. Когда Катрин Арбогаст обратилась к нему с просьбой взять на себя защиту ее мужа, он согласился прежде всего потому, что некогда учился у ее отца, преподавателя математики в грангатской гимназии. С насильственными преступлениями он до той поры практически не сталкивался и никогда не видел снимков с места преступления. Первой его мыслью было: это маньяк, это извращенец. Самой Катрин он фотографий так и не показал, да и никому другому тоже. Семье Арбогастов и так пришлось не легко.

— Все говорит за то, что Арбогаст умертвил Марию Гурт медленно, умертвил, истязая и мучая, умертвил, разжигая собственную похоть ее страданиями. Подобное поведение вполне соответствует его натуре, ибо Арбогаст по природе своей человек грубый и жестокий, с выраженными садистскими наклонностями.

Винфрид Майер, собравшись с силами, поднялся с места у себя на галерке. Эстерле посмотрел в его сторону. Впервые осознал сейчас прокурор, что процесс уже позади, и его охватило спокойствие, граничащее с отупением.

Стараясь держаться как можно тише, Майер спустился по лестнице на первый этаж и вышел на улицу к своей машине. Ему надо было поторапливаться, потому что он пообещал Гансу Арбогасту сегодня же отправиться в Брухзал с тем, чтобы на месте посмотреть и обсудить, что еще можно предпринять. При мысли об этом его охватила тоска, и вновь он почувствовал приступ все той же слабости; как бы последним усилием он зашвырнул портфель на заднее сиденье, снял пальто и отъехал. Грангат, старый имперский город, насчитывал после войны максимум 20 тысяч жителей, и если проехать по новому мосту через Мург в сторону Страсбурга, самую малость спустя окажешься за городской чертой. Несколько минут понадобились адвокату, чтобы пересечь пологий склон к Рейну, и вот он уже мчался по шоссе № 5, вьющемуся между виноградниками и плодовыми садами предгорий Шварцвальда на север, по направлению к Карлсруэ и дальше — к Брухзалу. И вот уже в зеркале заднего вида потерялась Собачья Голова, заснеженная вершина которой нависает над Грангатом.

В эти ранние послеполуденные часы адвокат проехал примерно сто километров всего за какие-то девяносто минут, хотя сугробы по обе стороны дороги бесстыдно теснили проезжую часть, да и сама дорога представляла собой лишь кое-как протоптанную редким транспортом двухполосную колею в снегу. Навстречу ему попались несколько тяжелых грузовиков и один “мерседес”, а сам он обогнал парочку “жуков” и один “опель” довоенного образца, так что в брухзалскую тюрьму ему удалось прибыть практически без опоздания. Комплекс тюремных зданий вырос перед ним внезапно, и вид он имел самый удручающий; правда, перед этим адвокату пришлось проехать насквозь весь город и покинуть его через барочные Дамиановы ворота. Поскольку до сих пор Майер занимался исключительно гражданскими делами, тюрьма, обнесенная по периметру высокой известняковой стеной со сторожевыми вышками, связанными между собой крытыми переходами, предстала перед ним впервые. Он остановился у одного из домиков для обслуживающего персонала, которые служили здесь своего рода контрольно-пропускными пунктами, стоя по обе стороны от покрытой булыжником подъездной дорожки.

Когда Винфрид Майер выкликнул свое имя в переговорное устройство возле покрашенных в серый цвет металлических ворот, единственным ответом стало тихое жужжание впускного механизма. Он вошел в помещение с высоким арочным сводом, и пневматическая дверь тут же закрылась за ним. Справа и слева от него находились лестницы, ведущие на сторожевые вышки, за зарешеченными окнами которых можно было разглядеть охранников. Адвоката подозвали, велели ему показать удостоверение личности, раскрыть портфель, подвергли и личному досмотру. Затем один из тюремных чиновников указал ему на деревянную дверь строго напротив металлической. Туда следовало постучаться, чтобы его препроводили в комнату для свиданий. В деревянной двери тут же открылся “глазок”, и адвоката смерила пара любопытных глаз. Затем послышался лязг ключа в замке и дверь отперли. Впустив адвоката, охранник в униформе тут же запер за ним дверь ключом с двумя бородками из большой связки, молча приложил два пальца к козырьку фуражки и провел Майера по короткому коридору, в который с обеих сторон выходили массивные деревянные двери, и заканчивался же коридор метров через тридцать, упершись в еще одни зарешеченные ворота.