Анатолий Степанов - Скорпионы. Три сонеты Шекспира. Не рисуй черта на стене. Двадцать один день следователя Леонова. Кольт одиннадцатого года

В кабинете следователя, а потом и долгими вечерами в камере Мухин листал Уголовный кодекс. Свои статьи он вызубрил наизусть: контрабанда, нарушение правил валютных операций, соучастие в краже, спекуляция, уклонение от воинской службы. Целый букет, и каждая статья предусматривала по закону суровое наказание. А закон не разжалобить, не вымолить поблажки, какую иной раз оказывали внуку заслуженного генерала. Закон един для всех.

«Сколько лет я получу?» — спрашивал Мухин у следователя.

«Суд решит», — отвечал тот. Странное дело, но Мухин чуть ли не с нетерпением ждал вызова на допрос. Среди беспросветности его существования встречи со следователем были единственным светом в окошке. Но последние несколько дней никто Мухиным не интересовался. А на вопрос, где майор Верещагин, контролер ответил однозначно: «Вам знать не положено».

…Ковровая дорожка заканчивалась в конце коридора. Камера Мухина была в тупике, как и он сам. Шаг через порог, лязг стальной двери, щелчок автоматического замка, а затем еще и скрежет ключа в скважине.

По инерции Мухин прошел еще несколько шагов по голому каменному полу. В камере ковровой дорожки не имелось! Стол, табуретка, железная койка, на которой пружины заменяют приваренными стальными пластинками, параша в углу. Тусклый свет плафона освещает бетонные стены.

Мухин горько усмехнулся. Вот к чему он пришел через залы «Максим-бара» и «Мулен-ружа», где в мягком свете плыл дымок дорогих сигарет и не первой свежести женщины демонстрировали свои телеса в кольце уставленных выпивкой столиков. Он уже подсчитал, что каждый вечер, проведенный в этих заведениях, обойдется ему не одним месяцем в местах не столь отдаленных.

Дорогая цена за съеденное и выпитое, но счет уже предъявлен к оплате. Рассчитываться придется не рублями и форинтами: жизнью, поломанной сознательно, собственными же руками. Наивно заблуждение тех, кто думает, будто с законом можно играть в прятки. Расплата обязательно настанет.

Мухин вспомнил Баби — оборотистую венгерскую старушку, которой не раз подбрасывал то доски, то мешок цемента, украденные в полку. Она сносно лопотала по-русски и, подливая лейтенанту вина, как-то заметила:

— Ой, парень, знай меру. У нас так говорят: не рисуй черта на стене!

— Не так страшен черт, как его малюют, — попробовал отшутиться Мухин.

— Наша пословица имеет другое продолжение…

Кружа по камере, подследственный Мухин с запоздалым прозрением думал, что Баби как раз эти стены имела в виду — бетонные, глухие, отгородившие от большого мира. Теперь он сузился до пяти шагов. Пять шагов от стены до стены. От стальной двери до окна в решетках.

Пять шагов по каменному полу — счет за вечер в «Максим-баре».

Вечером в кабинете 113 следственного отдела симпатичный сержант полиции Жужа перепечатывала протокол. Верещагину был нужен экземпляр на русском языке.

«Вопрос: Где вы познакомились с Мухиным?

Ответ: В районе вокзала Келети я встречал его несколько раз. Виктору около 25 лет, рост примерно сто восемьдесят сантиметров, худощавый, блондин, короткая стрижка. О себе он сообщил лишь, что женат. Проживал где-то в районе Эстергома, является офицером. С кем знаком в Венгрии, это мне неизвестно.

Вопрос: Вы бывали с Мухиным в ночных развлекательных заведениях?

Ответ: Нет.

Вопрос: Вы получали от Мухина для продажи иконы, советские государственные награды или давали что-либо ему?

Ответ: Не получал, не давал.

Вопрос: Когда и при каких обстоятельствах познакомил вас Мухин с проводницей поезда „Москва — Будапешт“ Князевой Маргаритой Николаевной?

Ответ: Не знаю такой.

Вопрос: Во время обыска на вашей квартире была обнаружена записка: „10 усилителей — 30 000, 50 кассет — 5500… 80 очков — 16 000…“ Дайте объяснения по этому поводу.

Ответ: Эти подсчеты вел Шмидт, он же забыл записку, а жена ее спрятала, чтобы отдать, если тот вернется.

Вопрос: Кто такой Шмидт?

Ответ: Он был здесь проездом, и о нем могу сказать, что живет в ФРГ. Попал ко мне через знакомых, мы пили, разговаривали. Полное имя и других сведений о нем не имею.

Вопрос: Есть ли у вас знакомые из числа граждан Австрии?

Ответ: Да, но близких знакомых нет. В Вене есть район, где находятся русские магазины. Я был там и разговаривал с бывшими гражданами СССР. Связи с ними не поддерживаю.

Вопрос: Вы хотите что-либо добавить?

Ответ: Другого сообщить не желаю, протокол с моих слов записан правильно, в чем и подписываюсь.

Подозреваемый Шандор Крутов.

Следователь старший лейтенант полиции доктор Йожеф Этвеш.

Протокол закрыт в 16.10».

Жужа легонько тронула клавишу электрической машинки, и Верещагин понял, что так поставлена последняя точка в этом деле, не обошедшемся без утрат. И, быть может, ордена генерал-лейтенанта Кашина были среди них не главной…

— Я не случайно задал вопрос о Вене, — сколол и протянул листки убористой машинописи старший лейтенант Этвеш. — Боюсь, Золотая Звезда исчезла именно там. Крутов таксист, а у них правило: живу на бегу, чтоб не быть в долгу. Вот он и «сбегал» недавно за границу, но должок, ты не беспокойся, будет с него взыскан. Эти иконы… На крючке, и не сорвется. Материалы следствия я передам в прокуратуру.

Верещагин кивнул. Стоя у окна, он пытался хоть что-нибудь разглядеть в пелене тумана, упавшего под вечер. Собственно, ничего другого следователю по особо важным делам и не оставалось.

— Как тебе Будапешт, коллега? — перевел разговор Этвеш.

— Толком не разобрался, — не стал хитрить Верещагин. — Чтобы понять город, надо исходить его пешком, посидеть в кафе, поглазеть на девушек. У моста на набережной померзнуть вместе с рыболовами… А я видел Будапешт мельком. Сквозь ветровое стекло, да из окна кабинета. Увы…

Доктор Йожеф Этвеш выглядел расстроенным:

— Это мое упущение. На сегодня дела закончены, садимся в машину, едем ко мне домой. По дороге я тебе покажу, что успею.

Верещагин поблагодарил и отказался. Ему действительно хотелось до гостиницы пройтись пешком.

— Желание гостя закон. Только не заблудись — туман.

В десятом часу столичные улицы уже немноголюдны. Заплутать было невозможно — линейной планировкой Будапешт напоминал Ленинград. И так же веяло от реки бодрящей свежестью, туманным холодком. Верещагин запахнул плащ, уходя от набережной в темные переулки, плотно заставленные машинами.

Он изучил город по карте, в ходе следствия помечая на ней места сомнительных похождений и сделок Мухина, и сейчас четко выдерживал направление: Деак-тера, Ленин кёрут, Ракоци… Вокзал Келети выплыл из тумана, щедро освещенный.

Здесь слышалась немецкая речь, польская мова мешалась с русским языком, а на стоянке такси перед Верещагиным с готовностью распахнулась дверца желтых «Жигулей», в темени кабины проступило лицо водителя. Нет, конечно же, то был не Крутов, но Верещагин вспомнил Мухина, последний с ним разговор.