Михаил Черненок - Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь

— Почему в прошлую ночь не копали?

— Говорю, у Виктора протез отломился, а я на такое страшное дело не мог решимости набраться. Всю ночь он меня уламывал, пачку махры сжег… Столько страхов наговорил…

— Каких страхов?

— Он же ночью на квартире того мужика в райцентре был, какой стращал Гайдамачиху следственными документами. Говорит, собаке яду бросил и отмычкой дверь открыл. Стал искать документы и наткнулся на повешенную хозяйку. Но документы все-таки отыскал.

— Как он с ним познакомился?

— Через Гайдамачиху. Чтобы задобрить, много хороших вещей ему сплавил. Тот мужик, видать, проходимец добрый… — Глухов умоляюще поглядел на Антона. — Не суди меня, Игнатьич, строго. Заблудился я в жизни. В прошлую пятницу, когда тебя первый раз на рыбалке увидел близ озера, шибко хотел тебе все высказать, да испужался…

— Вот и зря испугались, — Антон нахмурился. — Сейчас ведь все рассказали.

Глухов безнадежно вздохнул:

— Сейчас мне деваться некуда…

Антон посмотрел на часы — время приближалось к рассвету, но за окном цепко держалась ночная темень. Из соседней комнаты по-прежнему доносился глухой голос Славы Голубева. Вот-вот должна была подъехать из райцентра оперативная группа, вызванная по телефону. Антон только было подумал, не провести ли до приезда оперативную очную ставку Глухова с Калагановым, но в это время послышался шум автомобильного мотора. По окнам резанул яркий свет фар. Следом за первой сразу подошли еще две машины и остановились у колхозной конторы.

На крыльце затопали сапогами, послышались голоса. В председательский кабинет вошли подполковник Гладышев, начальник следственного отделения и прокурор района со следователем Петей Лимакиным.

— Где второй кладоискатель? — увидев одного старика Глухова, быстро спросил подполковник.

— В соседней комнате, Голубев допрашивает, — ответил Антон. — Привести?…

Гладышев посмотрел на прокурора, словно спрашивал у него совета. Прокурор утвердительно кивнул.

Калаганов вошел в кабинет сгорбленным, усталым стариком, выглядевшим значительно старше своих пятидесяти трех лет. Его усадили подальше от Глухова, напротив. Положив на колени поврежденный кистевой протез левой руки, он уставился тусклым взглядом в темное окно, как будто не видя никого из присутствующих. Смуглое до черноты лицо с лохматыми густыми бровями словно окаменело.

— Что, кладоискатели, доискались? — строго спросил подполковник.

Глухов повернулся к нему:

— Сколько вор ни ворует, тюрьмы не минует.

— Заткнись!.. — хрипло оборвал Калаганов.

Глухов поднялся со стула во весь свой могучий рост, нервно дернул рыжей бородой и заговорил отрывисто, со злостью:

— Нет, друг ситный!.. Теперь мне рот не заткнешь. Теперь терять мне нечего, молчать и гнуться перед тобой не буду…

Подполковник усадил Глухова на место, тихо посоветовался с прокурором и приказал увести Калаганова. Конвойные подошли к задержанному. Он нехотя поднялся и, сутулясь, тяжело пошел между ними.

Почти весь день провела оперативная группа в Березовке. Работы хватило всем ее участникам. Надо было официально запротоколировать преступную историю кладоискательства, допросить свидетелей, которых набралось больше десятка человек. В их числе оказался и Торчков, возивший старуху Гайдамачиху девятого августа в райцентр. Он явился в колхозную контору в новых кирзовых сапогах и в неизменном своем пиджачке, к лацкану которого на этот раз была приколота потускневшая медаль «За отвагу на пожаре». Какими путями эта медаль попала к Торчкову, никто в Березовке не знал. Но, тем не менее, в особо серьезных случаях Торчков прикалывал ее к пиджаку.

Встретившись в коридоре с Антоном, Торчков отозвал его в сторону и торопливо, сбиваясь на шепот, заговорил:

— Игнатьич, научи, ради бога, как правильно говорить следователям, а то я сдуру чего попало могу намолоть.

— Правду надо говорить, Иван Васильевич, — строго сказал Антон.

— Дак она, правда — правде рознь… — Торчков поморщился и царапнул за ухом. — Про лотерейный билет будут спрашивать?

— Могут спросить.

— Тады погорел я, как швед под Полтавой.

Антон поинтересовался:

— Почему погорели?

— Дак, как тебе, Игнатьич, культурно обсказать… — Торчков вроде бы засовестился. — Не в сберкассе ведь я гроши получал. Купил у меня тот билет зубной врач, какой зубы вставлял. Такое дело, понимаешь, вышло… Сначала я завез Гайдамачиху в собес, потом она попросилась в больницу заехать…

— В больничных документах не числится, что Гайдамакова в тот день была там, — перебил Антон.

— Слушай сюда, Инатьич!.. Она ж нигде там не записывалась, а сразу в зубодергальный кабинет пришла, к знакомому врачу. Быстро так оттуда крутнулась и толкует: «Поехали, Кумбрык, домой». Мне б, дураку, махнуть бичом по кобыле и айда-пошел до Березовки. Так нет же… Думаю, дакось зубы сменю. Старые, какие этот же врач мне вставлял, совсем никудышными стали. Сунулся в зубной кабинет — врач по старому знакомству признал. Говорит: «Плати, дядька Иван, гроши, а зубы такие сделаю — износу не будет». Тут я и не сдержался от похвальбы, что, дескать, «Урал» по лотерее выиграл. Грошей, говорю, теперь у меня, что конопли, будет. Врач тады и толкует: «Чем тебе в сберкассе в очереди толкаться да комиссионные там платить, лучше отдай билет за тысячу, а зубы бесплатно сделаю». Думаю, куды как ловко получается. На том и сошлись. Он вправду зубы отчебучил… Во какие… — Торчков выронил на подставленную ладонь вставную челюсть и тут же водворил ее на место. — И денег, рубь в рубь, цельную тысячу отсчитал…

— Вот так откровенно и расскажите все следователю, — посоветовал Антон.

— Дак я ж могу еще больше наговорить, — воодушевился Торчков. — С одноруким заготовителем, когда у меня деньги украли, мы ж на квартеру к этому врачу выпивать заезжали…

— Почему сразу об этом не рассказали?

— Дак врач же мне наказывал, чтоб я про знакомство с ним не трепался. Он же уже на этой неделе вечерком ко мне в Березовку заявлялся и строго-настрого приказал, чтоб я от знакомства с ним отрекался. Дескать, я — не я и кобыла не моя… — Торчков почесал затылок. — Если вот таким макаром перед следователем выступлю, не упекет он меня в кутузку?…

— За правду, Иван Васильевич, никуда не упекают, — сказал Антон и заторопился перед отъездом из Березовки забежать домой.

Когда он через полчаса выходил из дома, к кладбищу проехала одна из оперативных машин. Прокурор принял решение эксгумировать останки Гайдамакова.

Почти трое суток после задержания Глухова и Калаганова для Антона пролетели одним днем. Уточнения и наведение самых непредвиденных справок беспощадно глотали время. Хотя следствием уже вплотную занялась прокуратура, работы хватало и Антону, и Славе Голубеву. Слишком необычным было это давнее преступление.