Михаил Черненок - Кухтеринские бриллианты. Шаманова гарь

— А преступление перед совестью?… — спросил Антон.

— Совесть отца чиста. Кто-то продавал, он покупал по выгодной цене… Или имеете в виду мою совесть?… Тем более!.. Мне вы не можете приписать никакой статьи из уголовного кодекса. Облигации достались по наследству. Никто гражданского иска не предъявляет. Сейчас и людей-то тех, что продавали облигации, наверное, в живых нет, так же, как нет моего отца. Что мне остается делать? Выбросить облигации?… Или подарить государству?… Кто этот гусарский поступок оценит? Кто?!.

Антону все трудней становилось сдерживаться. Стараясь не показать этого, он оборвал Крохина:

— Давайте, Станислав Яковлевич, прекратим бессмысленную дискуссию и займемся делом. Что еще исчезло из тайника вместе с облигациями?

Крохин заметно растерялся. Опять принялся перетягивать цепочкой палец, задумался, как будто решал, стоит ли игра свеч, и наконец через силу выдавил:

— Больше ничего.

Антон пристально посмотрел в глаза:

— Хотите, чтобы мы отыскали облигации?

— Безусловно.

— Тогда отвечайте на мои вопросы откровенно.

— Что имеете в виду? — вроде бы не понял Крохин.

— Только ли облигации исчезли из тайника? — чеканя каждое слово, спросил Антон.

Лицо Крохина болезненно передернулось. Он, похоже, сделал над собой усилие и, потупившись, проговорил:

— Кроме облигаций, в тайнике лежали какие-то старые отцовские бумаги. Я даже точно не могу сказать, что в них было.

Антон посмотрел на Крохина с укором:

— Нельзя так, Станислав Яковлевич…

Крохин удивленно поднял глаза, но не проронил ни слова. Антон помолчал и добавил:

— Нельзя играть в прятки.

— Знаете… Я вышел из детского возраста, чтобы забавляться такими играми.

— Мы тоже. Поэтому серьезный разговор давайте вести серьезно, — заметив, что Крохин хочет что-то сказать, Антон, подняв руку, остановил его и докончил свою мысль. — Из простого любопытства и то вы должны были заглянуть в отцовские бумаги.

Крохин пожал плечами:

— Представьте, что я нелюбопытный.

— В таком случае нам будет трудно разговаривать.

— Разве я виноват, что вам по душе любопытные?…

— Мне по душе… — Антон начинал терять терпение. — Станислав Яковлевич, если вы пришли к нам за помощью, так будьте откровенны до конца!.. Ну, что вы крутите? За мальчишек нас считаете?… Вы неглупый человек, врач… Поймите, если потерпевший не откровенен со следователем, то трудно рассчитывать на успех розыска.

На этот раз Крохин молчал очень долго. Антон, понемногу успокаиваясь, изрисовал завитушками и вензелями подвернувшийся под руку листок календаря, несколько раз переглянулся со Славой Голубевым, а Станислав Яковлевич все молчал. На его осунувшемся лице можно было без труда разглядеть мучительную внутреннюю борьбу, как будто на полном серьезе делался выбор между жизнью и смертью. В конце концов Крохин все-таки решился:

— Кроме облигаций, в тайнике лежали материалы уголовного дела, которое вела в семнадцатом году сыскная полиция по поводу исчезновения драгоценностей моего деда.

— Купца Кухтерина?!. — враз сорвалось у Антона и Голубева.

Крохин, как показалось Антону, посмотрел на них с высокомерием, усмехнулся и спросил:

— Что вас так удивило?

— Значит, вы внук ограбленного купца? — уже спокойно спросил Антон, стараясь сообразить, не сочиняет ли Крохин.

— Да… Моя мама, Ариадна Аристарховна, урожденная Кухтерина. Вы находите в этом криминал? По-вашему, быть потомком богатого купца — преступление?…

— По-нашему, будьте вы хоть наследным принцем, но не нарушайте уголовный кодекс…

— Разве я его нарушил? — резко прервал Антона Крохин.

— В этом пока никто вас не обвиняет, — сделав ударение на слове «пока», проговорил Антон и сразу спросил: — Как материалы сыскного отделения попали к вам и для чего вы их хранили?

— Это семейная реликвия.

— Реликвия?… Вы этим бумагам поклонялись?

— Я поклонялся своему деду, который из простых мужиков сумел стать миллионером.

— Как документы попали к вам? — строго повторил вопрос Антон.

Крохин задумался, на его впалых щеках заходили желваки. Видимо, решив, что терять больше нечего, он хмуро ответил:

— Это дело вел отец. Он работал в сыске, только что окончив юридический факультет. После революции забрал из архива все материалы, как печальную память о семейной катастрофе. После смерти отца, естественно, документы перешли ко мне.

— Вашего отца звали Яковом Ивановичем? — вспомнив рассказ деда Матвея, спросил Антон.

— Да… Моим отцом был Яков Иванович Крохин. Прошу учесть, что после революции он признал Советскую власть и не подвергался никаким репрессиям. Он честно трудился до конца своих дней.

В разговор вмешался Слава Голубев:

— Станислав Яковлевич, вы долгое время жили в Томске. В пятидесятые годы там, говорят, можно было встретить такого, знаете, чуточку помешанного старичка по прозвищу Якуня-Ваня. Вам не доводилось его видеть?

— При чем здесь прозвище?… — Крохин недоверчиво посмотрел на Голубева, как будто заметил, что его разыгрывают. — «Якуня-Ваня» — это была любимая присказка моего отца. Дальше что?…

— Да нет, ничего, — торопливо проговорил Голубев и вздохнул. — Умер ваш отец, умерла и присказка.

Крохин натянуто усмехнулся:

— Естественно.

— Кстати, когда и где он умер? — спросил Антон.

— В Томской психиатрической больнице. В пятьдесят шестом году у отца случилось тяжелое психическое заболевание, а через два года он скончался.

— Сами вы не пытались отыскать драгоценности деда?

— Столько лет спустя?… Кто ж их теперь найдет?… — Крохин задумчиво опустил голову. — Правда, однажды, охотясь в Потеряевом озере с подводным ружьем, я натолкнулся у острова на затопленные подводы. Похоже, это были подводы моего деда, но, кроме чайного сервиза, там уже ничего не было.

— А вы к старушке Гайдамаковой не обращались?

Крохин будто испугался:

— Никакой Гайдамаковой я не знаю!

Антон укоризненно посмотрел на него:

— Опять вы не откровенны, Станислав Яковлевич… Насколько нам известно, Елизавета Казимировна Гайдамакова — давняя ваша знакомая из Березовки. Если забыли, напомню, что она была у вас на приеме в больнице в этом году, девятого августа. Помните, когда вы купили у Торчкова лотерейный билет?…

— Что-о?!. — Крохин чуть было не вскочил со стула. — Мотоцикл я выиграл по собственному билету и продал его в соответствии с существующим порядком, через комиссионный магазин. Я ведь, кажется, вам объяснял, товарищ Бирюков, когда вы приходили ко мне домой. Зачем опять возвращаться к бесплодному разговору?

— Затем, Станислав Яковлевич, что в тот раз вы были со мной еще более не откровенны, чем сегодня… — Антон сделал паузу. — Хотите, расскажу подробнейшим образом всю нечистоплотную историю с лотерейным билетом?