Жорж Сименон - Побег аристократа. Постоялец

Но тут новый звонок прервал его:

— Алло! Нет. Ее здесь нет. Как? Да нет, ее номер всегда за ней, просто она еще не вернулась…

И поскольку Дезире в его глазах являлся собратом по профессии, он прибавил, не поясняя, о ком речь:

— Вот тоже фрукт, эта особа! Никогда не возвращается раньше одиннадцати утра, а потом не встает с постели до десяти вечера. Ах да, вы, кажется, интересовались, что сталось с мадам Терезой? Не знаю… Когда они покончили со своими формальностями, они вышвырнули ее за дверь — другого слова не подберешь. Ничего не позволили взять с собой, даже ее личных вещей — их опечатали заодно с прочим. При ней только и было, что маленькая сумочка в руке. Она плакала… Я еще раз потом видел ее на улице. Было ясно, что она не понимает, куда податься. Будто потерявшееся животное… В конце концов она направилась к площади Массена. Но если вы не хотите нарваться на инспектора, вам лучше поспешить: к одиннадцати он должен быть здесь. Куда они отправили тело, я тоже понятия не имею. Этой ночью увезли в служебном фургоне. Похоже, собираются переправлять в Америку…

Дезире и сам постоял минуту-другую на улице, словно потерянное животное, потом так же, как его бывшая супруга, зашагал к площади Массена. Проходя, он машинально оглядывал террасы кафе. Народу под тентами было еще совсем мало, да и не было у него никакой надежды встретить там Терезу.

Наверное, она забилась в какую-нибудь дешевую меблирашку в старых кварталах, где на веревках, протянутых поперек узких улочек, сушится белье и по ступенькам подъездов ползают крошечные голозадые девчонки.

Он пересек цветочный базар, где уже сметали с мостовой охапки стеблей, бутонов, увядших лепестков, от которых попахивало прошедшим Днем Всех Святых.

Был ли у него хоть какой-то шанс разыскать ее? Он на это и не надеялся. Не знал даже, хочет ли этого. Однако ведь встречаешь порой людей, кого больше не думал увидеть, вот хотя бы только что на узком тротуаре он задел локтем инспектора, который стремительно шагал навстречу, видно, спешил в «Плазу» к одиннадцати. Тот на него оглянулся, пытаясь что-то вспомнить, и продолжал свой путь. Уж не выслеживает ли он тоже Терезу? Да нет, вряд ли. Он-то должен знать, где она.

Дезире шел все дальше и дальше. В полдень добрел до площади Массена и уселся на террасе большого кафе, где большинство посетителей, расположившись вокруг одноногих столиков, пили аперитив. Продавцы иностранных газет с криком предлагали свой товар. Автобусы, полные туристов в светлых одеждах, останавливались, трогались снова, за их стеклами виднелись ряды голов, всегда повернутых в одну сторону с одинаковым праздным любопытством зевак.

И тут он внезапно заметил в толпе Терезу. Он был так поражен, что остолбенел и едва не дал ей уйти. Она стояла у края тротуара, ожидая, когда поток машин остановится по знаку полицейского. А Дезире еще надо было заплатить по счету. Официант задержался где-то в глубине зала. Господин Дезире застучал монетой по стеклу. Его обуяла тревога, но уйти, не заплатив, он все равно не мог.

Постовой опустил свой жезл. Официант подошел с полным подносом в руках и принялся разгружать его на соседних столах, бросив беспокойному клиенту:

— Сейчас.

Кучка пешеходов на тротуаре растаяла, остался один запоздавший толстяк, он бегом пересек улицу, полицейский поднял жезл…

— У вас не найдется мелочи?

— Неважно, оставьте…

Слишком поздно. Ему пришлось снова ждать. Он пытался разглядеть ее в тени каштанов на бульваре. Вроде бы на миг фигурка в светло-сером смутно промелькнула вдали. И пропала.

Когда наконец смог перейти улицу, он рванулся вперед, толкая прохожих, сдерживаясь, чтобы не побежать со всех ног, и наконец метрах в пятидесяти увидел ее снова. Она шла медленно, словно человек, которому некуда идти. Вот он и притворяется, будто рассматривает витрины.

Он тоже замедлил шаг. Ведь ничего заранее не обдумал. Сам не понимал, что собирается делать. Шел все тише и тише. Теперь только десять метров разделяли их, нет, уже пять, а она, не подозревая ни о чем, усталая, может быть, искала ресторан. И что всего нелепее, последней витриной, перед которой она остановилась в тот момент, когда он поравнялся с ней, была витрина с трубками, а у него просто не хватило решимости отвернуться и пройти мимо. Он словно невзначай, машинально окликнул:

— Тереза?

Женщина вздрогнула, оглянулась, хмуря брови. Это было выражение, настолько характерное для нее, ей одной присущее, что следы минувших лет стерлись, он снова узнал ее всю, такую же, как встарь: хрупкое маленькое животное, беззащитное, застывающее в страхе от малейшего шума, сознающее, что все равно не убежать, вот и стоит, слегка втянув голову в плечи, глядит с кротким изумлением на зло этого мира, готовое ее сокрушить.

Она была до такой степени «все та же», что у него комок встал в горле, перед глазами на миг возникла туманная завеса, мешающая видеть ясно. Заново навести резкость изображения ему удалось в тот самый момент, когда и Тереза, лихорадочно роясь в памяти, наконец осознала, кто перед ней, и обомлела от изумления.

Ей все еще не верилось, что это не какая-то новая ловушка, она, казалось, готовая броситься бежать, только пролепетала:

— Ты…

Что ей сказать? Растерянность парализовала его. Они стояли посреди улицы. Солнце, пробиваясь сквозь листву платанов, рисовало на мостовой трепещущие китайские тени. Торопливо сновали прохожие. В двух метрах от них проносились машины. Все до единой трубки, выставленные на витрине, были отчетливо видны. Он заговорил:

— Я уже знал, что ты в Ницце… Не бойся… Я в курсе…

Сиреневые глаза стали огромными от недоумения. Значит, они сиреневые. Господин Монд спросил себя, такого ли цвета они были раньше. Правда, теперь у нее тени на веках — краска с крошечными посверкивающими блестками. Кожа на шее была заштрихована тоненькими морщинками.

Что она подумала, увидев его вновь? Поняла ли то, что он сказал?

— Я тебе все объясню. Но нам с тобой надо бы сесть где-нибудь и поговорить… Держу пари, что ты не завтракала!

— Нет…

Она это сказала не о завтраке. Прошептала сама себе, качая головой. Может быть, ей не верилось, что такое возможно? Или это был слабый протест, неприятие реальности подобной встречи?

— Пойдем.

И она последовала за ним. Он шел слишком быстро, приходилось то и дело останавливаться, ждать ее. Так и встарь бывало всегда, если они шли куда-нибудь вместе. Было похоже, будто он тащит ее на буксире, и, выбившись из сил, она просила пощады или просто останавливалась, запыхавшись, не говоря ни слова: он и так понимал.

— Извини.

Но немного погодя он опять бессознательно ускорял шаг. На углу улицы приметил маленький ресторан с несколькими столиками, выставленными наружу, один из них, под зеленым деревцем в горшке, свободен.