Жорж Сименон - Побег аристократа. Постоялец

— Он по-прежнему скрывается у ваших родственников?

— Этого я не знаю. Даю вам слово.

— Вы понимаете, что можете быть арестованы как сообщница?

Она похлопала ресницами, еще раз улыбнулась:

— Я поступала, как всякий бы поступил на моем месте. Мне остается только поклясться, что мои родители ровным счетом ничего не знали.

Вот и все. Трое мужчин снова обменялись взглядами. У них не было больше вопросов к ней. Они только не решили еще, оставят ее на свободе или нет. Француз пожал плечами, давая понять, что это не существенно.

— Идите! Но будьте готовы явиться по первому требованию.

— Мне можно съездить в Шарлеруа?

— Если вам так хочется, поезжайте.

Было одиннадцать вечера. Сильви понимала, что как только она уйдет, они позвонят в Шарлеруа. Если уже не позвонили. Она отправилась в «С пылу, с жару!», где едва успела вполголоса обменяться парой слов с Жаклин. Она танцевала. Пила шампанское с судовладельцем из Антверпена. И только когда забрезжил рассвет, сбросила вечернее платье, переоделась в будничное…

Эли злобно, ожесточенно сверлил ее глазами. Он видел ее профиль, волосы по-прежнему сияли на солнце, шелковые чулки плотно облегали стройные ноги.

— Оденься! — устало повторила она.

И поднялась, направилась к двери, плотно затворила ее за собой, прошла на кухню. Мать встретила ее вопросительным взглядом.

— Он одевается, — ответила она.

— Что он говорит?

Антуанетта тоже была здесь, ее глаза лихорадочно сверкали, сжатые губы стали тоньше:

— Что, по-твоему, он может говорить?

Девушка была явно на взводе. Валеско, спустившись к ним, налил себе рома. Это снова напомнило начало войны, когда мелкие повседневные условности обихода разом утратили значение.

— По-прежнему стоит как вкопанный! — доложил румын. — Только нос уже не такой красный, как-никак солнце пригревает…

Он посмотрел на часы: половина десятого. Но кастрюля все еще не стояла на огне. Мадам Барон больше не помышляла о чистке овощей.

— Лишь бы твой отец не проснулся! Антуанетта, ты не сходила бы посмотреть на него, а?

Антуанетта послушно вышла, ступая на цыпочках.

— Вы считаете, ничего больше сделать невозможно? — пролепетала мадам Барон, отводя глаза.

— Главное, ничего и не надо делать! — отрубила Сильви.

— Если бы не тот полицейский за домом… — пробормотал Валеско. — Но они приняли все меры…

Порой кто-нибудь вздрагивал — ему слышался шум из комнаты Эли.

— Я-то знаю, что сделал бы на его месте, — добавил Валеско, помолчав.

Мадам Барон заглянула ему в глаза:

— Что, что бы вы сделали?

Жестом он показал, что пустил бы себе пулю в лоб. Мадам Барон застонала и плеснула себе рому. Присутствующие не отдавали себе отчета, что все время выпивают, однако бутылка уже опустела наполовину. Вошла Антуанетта:

— Папа спросил у меня, который час. Я ему сказала, что всего восемь, и он снова задремал.

Обе женщины старались не смотреть на Сильви, которая одна из всех оставалась спокойной. Моисей, напротив, то и дело исподтишка поглядывал на нее и тотчас снова отводил глаза.

— Тише! Вот он…

Дверь комнаты заскрипела. Солнце, проникая сквозь застекленный верх входной двери, заполнило коридор золотым светом. Фигура Эли прорисовалась на фоне этого сияющего облака. Он приостановился на миг, потом направился в сторону кухни. Антуанетта открыла перед ним дверь.

Тишина воцарилась такая, будто все перестали дышать. Послышалось только короткое рыдание мадам Барон, она закрывала лицо руками.

Казалось, вошедший был совсем не тот человек, которого все привыкли видеть здесь в последние дни. Может быть, дело в том, что этот был сдержан, в нем чувствовалось пугающее спокойствие. Его мрачные, обведенные темными кругами глаза поочередно неторопливо переходили с одного лица на другое, рот агрессивно кривился.

— Вы довольны? — Усмехаясь, он потянулся к бутылке.

Никогда еще кухня не выглядела такой тесной. Все они сгрудились в ней, и каждого тяготили взгляды других. Солнце, заливая лучами двор, дотянулось до куска льда, и Антуанетта, стоявшая у окна, увидела, как на нем заиграла маленькая радуга.

— Замолчи! — сухо приказала Сильви.

Над верхней губой Эли выступали капельки пота, на подбородке алел свежий порез от бритвы. Потому что он побрился. И надел серый костюм, тот, в котором он щеголял на борту «Теофиля Готье».

Все взгляды были устремлены на двор, и он тоже туда смотрел. Задрал голову, чтобы разглядеть верх белой стены, над которым бледно голубело небо. Из груди мадам Барон снова вырвалось рыдание, она закричала:

— Вы все уверены, что ничего невозможно сделать?

Она не смела взглянуть на Эли. Моисей тоже отвел глаза. Валеско выскочил из кухни и устремился в свою комнату.

— Ничего, — твердо констатировала Сильви. — Было бы можно, я бы сделала.

Почему Эли внезапно шагнул к Антуанетте? Отшатнуться она не захотела. Но взгляд, устремленный ей в глаза, был так странен, что когда его рука потянулась к ее плечу, она вскрикнула и бросилась в объятия матери.

Валеско чуть не кубарем скатился с лестницы, вбежал, задыхаясь:

— Идут!

Перед дверью взревел мотор. Раздались шаги, голоса. Эли развернулся так резко, что всех напугал, и когда зазвенел звонок, ринулся вверх по лестнице.

— Твой отец! — простонала мадам Барон, прижимая к себе Антуанетту.

Валеско открывать не пошел. Это сделала Сильви. Дверь распахнулась, и в ее освещенном прямоугольнике появились три фигуры.

— Она уже здесь! — шутливо воскликнул один из них. — Надеюсь, вы хотя бы новых глупостей не натворили?

Инспектор, что допрашивал ее в «С пылу, с жару!», властно распахнул первую дверь, увидел чемоданы с инициалами «Э. Н.», наклонился, заглянул под кровать.

— Где он?

Француз остался на пороге, закурил сигарету с таким видом, будто происходящее его не интересовало.

— Наверху! — отвечала Сильви.

В мешанине света и тени, наполнявшей кухню, полицейские сразу рассмотрели мадам Барон с дочерью, и тем со своей стороны было ясно видно, как комиссар вынул из кармана револьвер и зарядил его.

— Поднимайтесь впереди нас, — приказал он Сильви.

Та без колебания зашагала вверх по ступеням. На первой площадке остановилась, открыла дверь комнаты Домба, потом Валеско, но обе были пусты.

Коротышка, что дежурил на улице, подошел поближе, его рука в кармане пальто тоже сжимала револьвер.

— Смелее… — машинально пробормотал Валеско.

Мадам Барон пыталась улыбнуться, гладила рыжие волосы Антуанетты, а у той нервы были так напряжены, что ни один звук от нее не ускользал.

— Слышите? — шепнула она.

Двое полицейских и Сильви были теперь на самом верху. Внезапно раздался крик, стук падающих предметов, грохот опрокидываемой мебели, звон битого стекла.