Александр Звягинцев - Рецидивистка

— Пойдем в спальню?

Мне надо было его немного успокоить. Уж очень он был взведен. Прямо до отказа.

— Нет, дорогуша, никуда мы не пойдем… Все будет прямо здесь.

И тут я все поняла. Ему надо не просто овладеть мною. Он хочет меня изнасиловать. Зверски, оскорбительно. Ему надо унизить меня и надругаться. До этого мгновения я была уверена, что сам он меня убивать не станет, но бешенство просто душило и мутило его…

Уже ничего не соображая, я бросилась из кухни. Куда? Ведь входная дверь была заперта…

Он тоже, видимо, уже плохо соображая, рванулся за мной, схватил за свитер, я отчаянно дернулась, и он упал…

Я выскочила в коридор, подбежала к двери с намерением барабанить в нее что есть сил, бить ногами, кричать как можно громче, ибо сумка с ключом от квартиры, который у меня был с тех пор, когда я жила в ней, осталась на кухне… Но в квартире стояла такая тишина, что она меня буквально оглушила.

Прижавшись спиной к двери, я еще долго вслушивалась в каждый шорох. И ничего не слышала. Ни звука.

Прошло какое-то время, прежде чем я нашла в себе силы отлепиться от двери. Осторожно, с трудом делая каждый шаг, я двинулась к кухне. А вдруг он просто затаился там и готов опять на меня накинуться. Но тишина стояла такая, что я поняла — что-то случилось…

Наконец я добралась до кухни. Слыша, как колотится мое сердце. Заглянула…

Он лежал и не шевелился. И не дышал. Мраморный угол стола был в крови.

Взяв свою сумочку, я, с трудом переставляя ноги, прошла в гостиную и плюхнулась на диван. Что мне было делать? Звонить в милицию? А когда они приедут, доказывать, что я не верблюд? Где гарантии, что они мне поверят? Особенно после того, как подключатся люди из «Рокета», сам господин Скрябин и его покровители? Что они со мной сделают? Что захотят, то и сделают.

Не скрою, у меня вдруг мелькнула шальная мысль позвонить вам, но я тут же от нее отказалась. Что вы могли для меня сделать? Чем помочь? Кто я для вас? Какая-то залетная бабенка, которая вовлекла в темную историю вашего друга и стала причиной его смерти!

И тут я вдруг подумала: да, я виновата в смерти Дмитрия, но зато я отомстила, я своими руками уничтожила того, кто эту смерть задумал и осуществил. И никто другой не смог бы этого сделать, потому что доказать что-либо невозможно.

А может, подумала я, просто уничтожить все следы и уехать домой? И жить как ни в чем не бывало, а если что, говорить, мол, знать ничего не знаю. Но в какой-то момент я совершенно ясно поняла — надо бежать. Бежать из Москвы, бежать из России! Никто меня теперь здесь не хватится, никому я тут не нужна.

Достав ключ из сумки, я отперла дверь и выскользнула незаметно на улицу. На такси быстро добралась до дома, собрала какие-то вещи, деньги и помчалась на Киевский вокзал. Взяла билет на первый же поезд до Киева и уже утром была там…

Вот так все это было. Надеюсь, вы не будете меня разыскивать. Зачем? Ведь Дима действительно умер. Его не били, не пытали. Я думаю, он просто умер от стыда и ужаса, когда понял, что находится в лапах «фарангов», а жалости и помощи ждать неоткуда. Ему было стыдно передо мной — он боялся, что не выдержит напряжения, что не сможет меня защитить, если за меня примутся.

Так что не надо разыскивать убийц и виноватых. После смерти Чуглазкина их нет. Разве что я…

Но представьте себе, что сделают из Димы наши с вами коллеги-журналисты, если эта история получит известность? Влез в грязную историю за бабки, а потом помер от страха. На его имени с удовольствием потопчутся. И никому вы не докажете, что все было иначе, не так.

Конечно, подставил его Чуглазкин, но он и поплатился за это. Перед Димой я виновата, но зато, повторяю, я и отомстила за него. Правда, теперь мне предстоит жить с мыслью, что я убила человека. Да, не нарочно, да, он хотел надругаться надо мной и уничтожить, но все-таки…

Не хочу убеждать вас, что муки совести меня грызут непрерывно и приводят в отчаяние, вовсе нет, но какое-то время, чтобы пережить все это, мне необходимо.

А там, глядишь, пыль уляжется, все забудется, и я снова появлюсь в Москве, по которой вдруг начала скучать. Все-таки Москва, хотя она и не принесла мне счастья, мне как-то ближе…

Почему-то не хочется, чтобы вы думали обо мне плохо…»

Закончив читать письмо, Ольгин потянулся, посмотрел на часы и, подумав, что вот жизнь какие детективные истории подкидывает, позвонил своему давнему приятелю начальнику Следственного управления Онуфриеву. Тот ему рассказал, что дело о смерти Чуглазкина расследовалось обстоятельно — все-таки гибель заместителя генерального директора мощного концерна, связанного с оборонными заказами, — вещь серьезная. Как оказалось, следствие пришло к выводу, что имел место несчастный случай. Господин Чуглазкин прибыл на корпоративную квартиру, сам запер дверь, ключи нашли у него в кармане, на кухне, где на полу был уложен скользкий ламинат, он поскользнулся, упал и ударился головой об острый угол столешницы, изготовленной из мраморной крошки… На столешнице обнаружены следы крови, куски кожи и волос Чуглазкина. След от удара и угол столешницы совпадают на сто процентов. «А следы посторонних людей? Отпечатки пальцев?» — спросил Ольгин.

«Да их там сколько угодно, на любой вкус — там же проходили переговоры, жили какие-то люди, даже вечеринки устраивались… Ну и опрос соседей ничего не дал — никто никого не видел, ничего не слышал. Так что будем».

На сцене творилось что-то невообразимое. Актеры без зазрения совести ругались матом, женщины ходили полуголые или почти нагишом и только и ждали повода лечь и развести ноги, а мужчины на это никак не реагировали, поскольку все поголовно изображали из себя гомиков…

Ольгин толкнул локтем жену — это что? Жена развела руками — современное искусство, терпи. Тогда он прикрыл глаза и стал думать, что все то, что поведал ему Онуфриев, очень совпадало с письмом Клевцовой. Бедный Щербаченко, он влюбился не в ту женщину. Их отношения не могли кончиться ничем хорошим. Потому что она тоже на самом-то деле была из племени тех самых «фарангов», которых Щербаченко так не любил и боялся. В результате его втянули в грязное дело, он запутался в нем безнадежно и не смог выбраться.

И все же оставался вопрос: а зачем, собственно, Клевцова написала ему это письмо-признание? Чтобы он отпустил ей грехи? Но вряд ли она в этом нуждается. Да и кто он, Ольгин, для нее, чтобы ей было так важно его отношение к ней? Нет, тут дело не в моральных страданиях. Уздечка носа не может обманывать. Этот человек склонен к крайностям и умеет использовать в своих целях слабости другого человека. И письмо не зря передано так, чтобы установить, откуда оно, было невозможно… Чего-то она добивается… Может, все тогда, в этой квартире на Второй Тверской, было не так? Да и сейчас она вовсе не на Украине?..