Пер Валё - Рейс на эшафот

— Но ведь такой убийца должен быть сумасшедшим, — сказал Гунвальд Ларссон. — Но этого нельзя увидеть до тех пор, пока он не выскочит на улицу и не убьет толпу народу.

— Психопат может производить впечатление абсолютно нормального человека до тех пор, пока не произойдет нечто, что даст толчок высвобождению скрытой в нем болезни. Психопатия состоит в том, что какая-то черта или несколько черт характера данного человека сформированы ненормально. В остальном же он совершенно нормален в том, что касается одаренности, способности к работе и так далее. Людей, которые внезапно совершают массовые убийства, бессмысленные и вроде бы беспричинные, их друзья и родственники, как правило, считают рассудительными, хорошо воспитанными, и никто не ожидает, что они способны на такое. Большинство преступников, которых описали американцы, утверждают, что уже давно знали о своей болезни и пытались подавить в себе разрушительные тенденции, однако в конце концов поддавались им. Такой убийца может страдать манией преследования или манией величия, а также болезненным чувством вины. Нередко такой преступник объясняет свой поступок тем, что хотел добиться признания, или тем, что ему хотелось, чтобы о нем написали в газетах. Чаще всего за таким поступком скрывается жажда мести или желание чем-то выделиться. Преступник считает, что к нему плохо относятся, и он чувствует себя униженным и непонятым. В большинстве случаев у них наблюдаются серьезные сексуальные отклонения.

После этого монолога Меландера воцарилась тишина. Мартин Бек смотрел в окно. Он был бледен, с тенями под глазами и заметнее, чем обычно, ссутулился.

Кольберг сидел за письменным столом Гунвальда Ларссона и соединял его скрепки в длинную цепочку. Гунвальд раздраженно отобрал у него коробочку со скрепками.

— Я читал вчера книжку об Уитмене, — сказал он, — ну, о том, который застрелил с вышки в Остине несколько человек. Какой-то австрийский психолог, профессор, доказывает в ней, что сексуальное отклонение Уитмена состояло в том, что он был одержим страстью переспать с собственной матерью. Вместо того чтобы ввести в нее фаллос, пишет этот профессор, он воткнул в нее нож. Не могу похвалиться такой памятью, как у Фредрика, но запомнил последнюю фразу этой книги, которая звучит следующим образом: «Потом он поднялся на вышку, которая была для него символом фаллоса, и излил свое смертоносное семя, словно любовные залпы, в Землю-Мать».

В кабинет вошел Монссон с неизменной зубочисткой во рту.

— О боже, что это вы такое говорите!

— Автобус тоже может быть своего рода сексуальным символом, — задумчиво произнес Гунвальд Ларссон. — Но только в горизонтальном положении.

Монссон вытаращил на него глаза.

Мартин Бек подошел к Меландеру и взял зеленую брошюру.

— Я хочу почитать это в спокойной обстановке, — заявил он. — Без остроумных комментариев.

Он направился к двери, однако Монссон, который вытащил изо рта зубочистку, спросил:

— Что я должен делать?

— Не знаю. Спроси у Кольберга, — коротко ответил Мартин Бек и вышел.

— Можешь сходить побеседовать с домохозяйкой, у которой жил тот араб.

Он написал на листке бумаги фамилию и адрес и протянул ее Монссону.

— Что происходит с Мартином? — поинтересовался Гунвальд Ларссон. — Почему у него такой кислый вид?

— Наверное, у него есть на то свои причины, — пожал плечами Кольберг.

Монссону понадобилось добрых полчаса, чтобы сквозь интенсивное движение стокгольмских улиц добраться до Норра Сташунсгатан. Когда он поставил свою машину напротив дома № 47, было несколько минут пятого и начало смеркаться.

В этом доме было два жильца с фамилией Карлссон, однако Монссон без труда вычислил того, кто ему был нужен.

К двери было приколото восемь картонок с фамилиями. На двух из них буквы были печатные, на остальных — написаны от руки разными почерками. Все фамилии были иностранные. Фамилии Мохаммеда Бусси среди них не оказалось.

Монссон позвонил. Дверь открыл мужчина с черными усиками, в мятых брюках и майке.

— Можно видеть фру Карлссон? — спросил Монссон.

Мужчина улыбнулся, демонстрируя ослепительно-белые зубы, и развел руками.

— Фру Карлссон нет в дом, — ответил он на ломаном шведском языке. — Будет быстро.

— Тогда я подожду ее, — сказал Монссон и зашел в прихожую.

Он расстегнул плащ и посмотрел на улыбающегося иностранца.

— Вы знали Мохаммеда Бусси, который здесь жил?

Улыбка на лице мужчины мгновенно исчезла.

— Да, — ответил он. — Это был ужасно. Ужасно. Мохаммед быть мой друг.

— Вы тоже араб? — спросил Монссон.

— Нет, турок. А вы тоже иностранец?

— Нет, — ответил Монссон. — Я швед.

— О, я думать вы иностранец, потому что немножко запинаетесь.

Монссон строго взглянул на него.

— Я из полиции, — объяснил он. — Мне хотелось бы немного осмотреться здесь, если позволите. Есть еще кто-нибудь дома, кроме вас?

— Нет, только я. У меня выходной.

Монссон огляделся по сторонам. Прихожая была темной, длинной и узкой. Здесь стояли плетеный стул, столик и металлическая вешалка. На столике лежали газеты и несколько писем с иностранными марками. Кроме входной в прихожей было еще пять дверей, в том числе одна двойная и две небольшие двери — очевидно, в туалет и кладовку.

Монссон подошел к двойной двери и открыл одну створку.

— Это комната фру Карлссон, — испуганно сказал турок. — Входить запрещен.

Монссон заглянул в комнату, заставленную разной мебелью и служащую, вероятнее всего, и спальней, и гостиной одновременно.

Следующая дверь вела в кухню. Большую и хорошо оборудованную.

— Запрещено ходить в кухня, — произнес стоящий за спиной Монссона турок.

— Сколько здесь комнат? — спросил Монссон.

— Комната фру Карлссон, кухня и наша комната, — сказал турок. — Еще туалет и кладовка.

Монссон нахмурился.

— Значит, две комнаты и кухня, — уточнил он для себя.

— А сейчас смотреть на наша комната, — сказал турок, открывая дверь.

Комната была приблизительно пять на шесть метров. Два окна с выцветшими старыми занавесками на них выходили на улицу. Вдоль стен стояли разномастные кровати, а между окнами — топчан, обращенный изголовьем к стене.

Монссон насчитал шесть кроватей. Две были не застелены. Везде в беспорядке валялись обувь, одежда, книги и газеты. В центре комнаты стоял белый полированный стол в окружении пяти разнокалиберных стульев. Меблировку дополнял стоящий наискось у одного из окон высокий комод темного дерева с выжженными на нем узорами.

В комнате кроме входной двери были еще. Поперек одной из них стояла кровать, значит, эта дверь, скорее всего, вела в комнату фру Карлссон и была заперта. За другой дверью находилась кладовка, набитая одеждой и чемоданами.