Мишель Бюсси - Черные кувшинки

Я посмотрела на часы. 6:02. Еще пара часов покоя.

Я пошла дальше.

Между тополями и гигантскими лопухами белокопытника стоит памятник Клоду Моне. Скульптура косится на меня злобным взглядом потревоженного соседа. Подбородок спрятан под бородой, на голове — нечто, смутно напоминающее соломенную шляпу. Надпись на цоколе цвета слоновой кости указывает, что бюст установлен в 2007 году. Рядом — деревянная табличка, на которой написано, что хозяин присматривает за «лугом». За своим лугом! За полями, за ручьем по имени Эпт, бегущим к Сене, за рядами тополей, за поросшими лесом берегами… За всем тем, что его волшебная кисть переносила на полотно. За тем, что она увековечила. Покрытые лаком, эти ландшафты не поддаются разрушению.

Конечно, в шесть утра деревня еще способна кого-то ввести в заблуждение. Передо мной — чистый горизонт, пшеничные и кукурузные поля, поляны маков. Но я не собираюсь никого обманывать. На самом деле луг Моне почти весь день служит парковкой. Если точнее, четырьмя парковками, раскинувшимися вокруг гудронового стебля, как лепестки асфальтовой кувшинки. В моем возрасте я уже имею право так говорить. Я ведь год за годом наблюдала, как меняется окружающий пейзаж. Сегодня деревня Моне — это витрина супермаркета.

Нептун трусил в паре метров за мной, но вдруг ринулся вперед. Пробежал через парковку, помочился на деревянную ограду и рванул в поле, к слиянию Эпта и Сены. Там, между двумя речками, расположена небольшая полоска суши, почему-то именуемая Крапивным островом.

Я вздохнула и пошла по тропе дальше. Не бежать же мне за ним — в мои-то годы! Пес исчез из виду, но вскоре вернулся назад. Дразнит он меня, что ли? Я не стала его окликать. Он снова нырнул в пшеничные заросли. Теперь Нептун так развлекается. Отрывается от меня метров на сто. Всем жителям Живерни известна эта псина, но мало кто знает, что она моя.

Миновав парковку, я направилась к мельнице «Шеневьер». Там теперь мой дом. Лучше вернуться, пока не нахлынула толпа. Мельница «Шеневьер» — самая красивая постройка вблизи сада Моне и единственная, возведенная на берегу ручья, но с тех пор как они превратили луг в заповедник толя и шин, я чувствую себя кем-то вроде исчезающего вида. Сижу в клетке на потеху зевакам с фотоаппаратами. Для перехода с парковки в саму деревню через ручей перекинуто четыре мостика, один из них — прямо перед моим домом. До шести вечера я живу словно в окружении. Потом деревня затихает, луг возвращается под надзор ивняка, и Клод Моне может открыть свои бронзовые глаза, не боясь, что от бензиновой вони на него нападет приступ кашля.

Ветер колыхал лес зеленых колосьев, кое-где расцвеченный красными пятнами маков. Уверена: если смотреть на эту картину с дальнего ракурса, со стороны Эпта, она напомнит полотно импрессиониста. Какая гармония теплых рассветных красок! И единственная черная точка в самой глубине.

Старуха в черных одеждах. То есть я.

Чистая нота меланхолии.

— Нептун! — крикнула я еще раз.

Не знаю, как долго я простояла, наслаждаясь хрупким покоем. Не меньше нескольких минут, пока не появился бегун трусцой. Он протопал мимо меня. В ушах — наушники от МРЗ-плеера. Майка. Кроссовки. На лугу он смотрелся чужеродным телом. Первый, но не последний — вскоре за ним явятся другие нарушители спокойствия. Я слегка кивнула ему, он кивнул мне и удалился, оставив за собой доносящийся из наушников электронный стрекот. Он свернул к бюсту Моне, водопадику и запруде. Наверное, назад побежит вдоль ручья, стараясь, как и я, не вляпаться в грязную жижу у обочины тропы.

Я села на скамейку и стала ждать. Я знала, что продолжение последует.

На парковке еще не было ни одной машины, когда на шоссе Руа, между мостками и моим домом, резко затормозил полицейский фургон. В двадцати шагах от утопленника. От Жерома Морваля.

Я поднялась.

Позвать еще раз Нептуна? Я вздохнула. Ладно, дорогу он знает. Мельница «Шеневьер» в двух шагах. Бросив последний взгляд на выбирающихся из фургона полицейских, я пошла к своему дому. С мельничной башни, с пятого этажа, окрестности видны не в пример лучше. И никто не догадается, что ты за ним наблюдаешь.

Первым делом инспектор Лоренс Серенак огородил место преступления широкой оранжевой лентой, закрепив ее на ветках ближайших деревьев.

Ему сразу стало ясно, что дело будет трудным. Хорошо, что, получив звонок из Вернона, он сообразил прихватить с собой еще трех сотрудников. Первому, агенту Лувелю, он поручил не пускать к трупу зевак, которых на берег ручья набежало уже немало. Поразительная вещь! Только что полицейская машина ехала через безлюдную, словно вымершую, деревню, и вот, не прошло и нескольких минут, уже собралась целая толпа. Можно подумать, жителям больше делать нечего, как только глазеть на место убийства. В том, что это именно убийство, он не сомневался — не зря проучился три года в Тулузской школе полиции. Серенак еще раз осмотрел рану в сердце, расколотый череп и опущенную в воду голову мертвеца. Агент Мори — самый подкованный в комиссариате Вернона по научно-технической части — внимательно исследовал оставленные на земле рядом с трупом следы ног и готовился делать слепки из быстро застывающего гипса. Задание зафиксировать следы прежде, чем кто-либо из них приблизится к трупу, ему дал Серенак. Бедолага был мертвее мертвого, так что немножко подождет. Главное — не затоптать место преступления, пока тело не будет сфотографировано, а улики не собраны в пластиковые контейнеры.

На мосту появился запыхавшийся инспектор Сильвио Бенавидиш. Жители деревни чуть расступились, пропуская его вперед. Серенак велел ему бегом бежать в Живерни с фотографией покойника и постараться разузнать о нем все, что можно, а еще лучше — установить личность убитого. Инспектор Серенак не так давно служил в полиции Вернона, но успел понять, что Сильвио Бенавидиш — идеальный подчиненный, точно и четко выполняющий приказы и прекрасно справляющийся с писаниной. Заместитель, о каком можно только мечтать! Правда, ему малость не хватает инициативности, но… Серенак чуял, что дело тут не в отсутствии знаний и опыта, а в простой робости. В общем, преданный парень! Ну, в смысле — преданный работе, разумеется. Потому что инспектор Лоренс Серенак подозревал, что на самом деле Бенавидиш относится к нему, недавнему выпускнику Тулузской школы и своему непосредственному начальнику, как к неопознанному полицейскому объекту. Серенака назначили руководить комиссариатом Вернона четыре месяца назад, даже не присвоив звания комиссара. Как еще должны здесь, в Верхней Нормандии, воспринимать парня, которому не исполнилось еще и тридцати лет, который говорит с южным акцентом, к преступникам обращается как к школьным приятелям, а на место преступления смотрит с пресыщенным цинизмом?