Джош Бейзел - Дикая тварь

Отчасти из-за чувства вины, что ему не надо идти в разведку, а отчасти чтобы изобразить, как он здоров, Реджи высовывается из люка посмотреть им вслед.

Он наблюдает, как лейтенант и дай-юй, словно мартышки, перепрыгивают с палубы командирки на палубу “стакана” старшины. Тут лейтенант оборачивается, смотрит на Реджи и говорит:

– Матрос, ты идешь?

Старшина вступается за него:

– Лейтенант, думаю, парнишка нам не пригодится. – Он наблюдал за Реджи из люка.

Реджи и так любил старшину: помимо лейтенанта с его приказами, старшина – единственный из всей флотилии, кто разговаривает с Реджи, но теперь матрос просто в восторге от него. Он ежится над крышей рубки и опять покрывается мурашками, от покачивания лодки его тянет блевать.

– Не промочив ног, и хуя не обмакнешь, – говорит лейтенант. – Что скажешь, матрос?

От прибауток лейтенанта Реджи тянет блевать еще сильнее.

– Сэр, я не могу оставить оборудование, – говорит он.

Что правда. Взять его с собой он тоже не может. Две УКВ-радиостанции и радар AN/PPS- 5 B называются “портативными” только по прихоти какого-то мудака, торгующего радиотехникой. Реджи не упер бы все это дерьмо, даже если бы был здоров.

– Так запри его, и вперед, – приказывает лейтенант. – Ты же знаешь, что я всегда говорю: “Знай реку, знай местных, знай, какого хрена ты делаешь”.

Лейтенант действительно так говорит довольно часто. Реджи все еще тошнит, но теперь он чувствует странную легкость и радость, оттого что на него обратили внимание. Он говорит “Есть, сэр!” и ныряет обратно в рубку.

У Реджи так кружится башка, что он чуть не валится с ног. Снимает китель с крючка и жестами показывает рулевому, чтобы тот очистил помещение – ему надо запереть рубку. Рулевой мог бы изойти на говно, что какой-то американский мальчишка выставляет его из собственной рубки, потому что не доверяет ему. Но он лишь пожимает плечами и вылезает.

Реджи осматривается. Все окна рубки приоткрыты дюймов на шесть, но, судя по десяти слоям краски, не закрывались они уже давно. Если кто-нибудь вздумает спереть оборудование Реджи через эти щели – пусть попробует.

Занавес из светло-зеленого бамбука окружает лодку со всех сторон вместе с рубкой, бесконечно раздвигается перед носом и гремит по днищу, когда они заходят в болото, но впереди все равно ничего не видно, кроме зелени бамбука. Даже поверхность воды зеленая, покрыта ряской.

Реджи стоит на палубе. Насекомые врезаются ему в лицо крошечными метеоритами, попадают в глаза, уши и рот и жужжат, словно миллион бензопил где-то вдалеке. Может, они в панике, оттого что вдруг оказались над катером. Реджи понимает: если дышать вот так, только носом и выдыхать резче, чем вдыхать, чтобы не подпускать мошек к ноздрям, то башка закружится еще сильнее, но остановиться он не может. В рубке ему места не хватило.

Он понятия не имеет, в каком направлении они движутся и насколько здесь глубоко. Когда он в прошлый раз заглянул в окно рубки, лейтенант с дай-юем, похоже, не обсуждали никаких планов, а просто смеялись. Реджи даже не знает, который час. Почему-то он забыл надеть часы.

Так они плывут какое-то время – Реджи не может определить, как долго. Вдруг стена бамбука перед ними с плеском расступается, и в глаза бьет солнце. Они вышли на чистую воду. Словно вырвались из ада.

На одной стороне этого озерца прямо из воды возвышается каменная постройка доисторического вида. Перед ней – деревянный помост, и от него тянутся узкие мостки по краям водоема. На помосте стоят полдюжины вьетнамцев в набедренных повязках и футболках, тонконогие, как аисты, в руках шесты и мачете.

“Ну вот, опять начинается”, – думает Реджи.

Моторы сбрасывают обороты и глохнут. В непривычной, солнечной тишине без рева моторов лейтенант и дай-юй вылезают из рубки.

Один из вьетнамцев на помосте что-то кричит им и машет палкой. Лейтенант и дай-юй совещаются между собой. Потом дай-юй кричит в ответ.

Вьетнамец опять кричит. На этот раз после ответа дай-юя лейтенант что-то говорит сам. Несколько ребят с помоста сердито орут на него, и начинается перебранка, которую Реджи, наверно, не смог бы понять ни на одном языке.

Наконец один из вьетнамцев начинает повторять что-то снова и снова, показывая рукой в сторону, все затихают и смотрят туда. На другом краю заводи к мосткам привязана одинокая алюминиевая лодчонка с трафаретной надписью на борту: “Icarus FOM” [63].

Видимо, это единственное место, где чужакам можно хоть как-то пришвартоваться. Лейтенант стучит в лобовое стекло рубки, и моторы снова заводятся.

Реджи сидит на корточках в темной хижине, стараясь не задремать и не потерять равновесия.

Хижина стоит на сваях. За исключением каменного храма, возле которого они высадились, кажется, все постройки в этой деревне – на сваях, так же как и мостки, связывающие хижины через заросли бамбука. Реджи не знает, большая ли это деревня, но, судя по всему, она больше тех, что он видел прежде, – здесь ему на глаза до сих пор не попадались женщины и дети.

Лейтенант, дай-юй и несколько ребят в набедренных повязках склонились с армейским фонариком над картой и спорят на вьетнамском. Один из аборигенов загораживает угол Реджи от света фонарика.

В одном колене у него пульсирующая боль. Другая нога затекла.

Он засыпает.

Лейтенант трясет Реджи за плечо, и тот неуверенно встает. Все остальные в хижине уже на ногах.

Атмосфера, кажется, такая же враждебная и подозрительная, как раньше. Они идут обратно к катеру, и Реджи знает, что никто не собирается объяснять ни ему, ни даже старшине, что к чему. Не скажут даже, добились ли они чего-то, ради чего он терпел этот страх и скуку.

Ну, хоть обратный путь к реке будет легче. Старшина явно обеспокоен и настаивает, чтобы Реджи ехал в рубке, хоть там и без него тесно и воняет подмышками. А когда они добрались до реки, она встретила их широким небом и относительно чистым воздухом – благодать. Старшина помог Реджи перелезть через леер, а рулевой принял его на борту командирки.

Пока лейтенант что-то обсуждал на носу с дай-юем, Реджи воспользовался моментом, чтобы немного отдохнуть, прежде чем лезть к себе в рубку.

Ему приходится наклониться, чтобы отпереть люк ключом на шее – он слишком слаб, чтобы снимать его, – но рубка оказалась незапертой. Он делает несколько вздохов, поднимает люк и проскальзывает внутрь. Что-то сильно бьет его в бровь и тут же с пронзительной болью – в грудь.

Река Сань-До, Южный Вьетнам

Все еще понедельник, 24 июля 1967 г.

Реджи орет от неожиданности. Хотя бы это не как в кошмаре – он может кричать. Но, опустив голову, видит, что у него на кителе висит на одном зубе трехфутовая светло-зеленая кобра. Тяжелая, как человеческая рука.