Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

– Нет, ты только погляди, какая женщина!

С фотографии на Высторобца смотрела Ирина Белозерцева.

– Хороша, – наконец справившись с собой, а точнее – со своей речью, произнес Высторобец. – Действительно удивительная женщина! – Он не врал, поскольку не единожды сопровождал шефа вместе с супругой на разные презентации и прочие увеселительные мероприятия и относился к ней именно как к удивительной женщине.

– Я до сих пор не могу поверить, что знаком с ней, – Скобликов снова чмокнул фотокарточку. – А какова она в постели-и-и… О-о, афганец, если расскажу – не поверишь. Райское наслаждение, как в рекламе «Баунти». Ни с чем не сравнимо.

Высторобец поежился, словно почувствовал опасность: иногда возникает такое ощущение – вроде бы все тихо, ничто не угрожает, а тело само чувствует опасность, угадывает возможную боль, слышит свист пули. Такое с Высторобцем не раз бывало в Афганистане. И тем не менее он одолел себя – словно бы перепрыгнул через некий заборчик, благополучно приземлился, спросил спокойным недрогнувшим голосом:

– Ну, и какова же она в постели?

Лицо у Скобликова сделалось мечтательным, тающим, он вновь чмокнул фотокарточку и бережно спрятал в карман, сухо щелкнул там чем-то – то ли кошельком, то ли жесткими корками удостоверения.

– Это словами невозможно передать – слов не хватит.

Это можно, наверное, только показывать в кино. Язык кино, он гораздо убедительнее любого другого языка.

– И что, вы считаете, это можно снять в кино? – осторожно спросил Высторобец.

– Еще как можно! И не просто снять, а получить «Оскара».

– Не понял, – Высторобец красноречиво помотал головой, словно бы хотел вытряхнуть услышанное из ушей.

– А тут и понимать нечего. Надо ставить камеру в потайном углу и снимать ролик. Про то, как мы с ней… – Скобликов выразительно похлопал по карману, где была спрятана фотокарточка, – все действо. А потом за большие деньги показывать где-нибудь в Саудовской Аравии. Или в Арабских Эмиратах.

– Что, так сильно нужны деньги?

– Нужны.

У Высторобца никак не укладывалось в голове то, что он слышал. А с другой стороны, раз на него налетела такая дичь – надо стрелять. Охота есть охота.

– А как же… как ее муж? – Высторобец невольно помял пальцами воздух. – Он же крутой, он обо всем узнает. Да и потом… это же неприлично

– Неприлично? – Скобликов фыркнул. – Во всем мире прилично, а у нас неприлично. Не страна, а сплошной синий чулок. Все прилично! Да потом ты сейчас хороший жест сделал, – Скобликов, повторяя жест Высторобца, помял пальцами воздух – изящно, вкусно. И вообще жесты у него обладали одним качеством – они были вкусными. – За эту пленку можно получить такие деньги, такие деньги!.. Никакой муж, в общем, не будет нужен. Подумаешь, муж объелся груш! А с другой стороны… – Скобликов неожиданно умолк и сделался задумчивым. По-детски выпятил губы, подвигал ими из стороны в сторону. – С другой стороны, ты, афганец, возможно, и прав, – он стал называть Высторобца на «ты» постоянно, Высторобец в ответ только усмехнулся: этот парень, похоже, относится к нему, как господин к своему лакею. Ну что ж, может быть, так оно и лучше. – То, что приемлемо для операторши бензоколонки, совсем неприемлемо для королевы…

Хоть и засомневался сосед по пивному столику, а лицо его говорило, что он и минуты сомневаться не будет, если показать ему бумажку достоинством в десять долларов, он проглотит эту «зелень», будто голодный пескарь крючок с желанной наживкой.

– Но кино снять все-таки хочется, – подначил его Высторобец.

– Хочется, – не стал скрывать Скобликов, часто, как-то по-утиному покивал головой. – И заработать хочется, – раскинул руки, извиняясь: – Все мы грешные. Все мы смертные…

– Кино можно снять, – сказал Высторобец. – Только не на всю планету, а для двоих – для тебя и для меня. И при этом, – он знакомо помял пальцами воздух, – состричь малость купонов. Немного, но купоны будут, – он доверительно понизил голос: – У меня шеф – импотент, пересмотрел все эротические фильмы, они на него совсем не действуют: Запад – это не Россия, он хочет чего-нибудь очень российского – и чтобы баба стонала по-российски, и чтобы мужик кончал, как истинный россиянин – это на него подействует. Думаю, что за съемку он хорошо заплатит.

– Тысячу баксов даст?

– Даст, – немного поколебавшись, ответил Высторобец. – Только это… скажи, твоя партнерша будет знать о съемке?

– А зачем? Не думаю, что ей надо об этом знать, – Скобликов вновь по-ребячьи вытянул губы, рот у него сделался некрасивым, щучьим, подергал их пальцами, словно собирался что-то выдоить. Высторобец ощутил в себе гадливость, подумал с невольной горечью: «И что Белозерцева нашла в этом сверчке? Слизняк, улитка, кузнечик! Жалко шефа – рогат он, как северный олень. И то с нами делают женщины! Охо-хо!» А Скобликов тем временем продолжил: – Нет, говорить не надо.

– И я так думаю, – одобрил Скобликова Высторобец.

– Ну что, хлопнем еще по паре кружек пива?

– Лучше по паре бокалов.

– Пусть будет так, раз кружек нету. Но я люблю из кружек. Из кружек пьется вкуснее, да и традиция в России – кружечная!

– А на Западе – бокальная. Я же человек западный, – Скобликов легко, как-то безмятежно рассмеялся – его совершенно не беспокоили вещи, которые беспокоили Высторобца, они словно бы были выходцами с разных планет, Скобликов и Высторобец, и Высторобец почувствовал подкатившую к горлу горечь.

«Может, не надо… съемок этих, может, не надо? – заколебавшись, спросил он самого себя, покосился на розового, сытого, довольного собой, жизнью своей, холодным пивом, любовницей, собственной персоной Скобликова и ответил, больше уже не колеблясь: – Надо!»

Вот так и родилась кассета, которую Высторобец, спасая себя, преподнес Белозерцеву, – и сейчас ему было тошно от того, что он сделал – внутри, там, где располагается душа и бьется сердце, словно бы нарост грязи образовался, не продраться сквозь него никакому живому ростку – бесполезно.

Тысячу долларов Олежка за съемку получил, дело свое сделал, деньги положил в карман и был счастлив. Куда он их дел – Высторобца это не касалось…

Где сейчас мог находиться этот красавец-сладкоежка? «Красавьец!» В мастерской, дома, у друзей за столом, у какой-нибудь бэ? Что он сейчас делает: со вкусом поедает кровяной бифштекс или торгуется с путаной, пробуя сбить цену за услуги? Пока ясно одно – он находится в Москве.

Поразмышляв немного, Высторобец поехал к Олежке в мастерскую, время сейчас – стыковое, день состыковывается с вечером, вполне возможно, что Скобликов еще скребет карандашом по бумаге, изображая очередную «вещь» – творения его Высторобец считал бездарными и относился к ним соответственно, хотя в искусстве не разбирался и мог чего-нибудь напутать, очередной «изм» принять за творческое бесплодие. Ехать к красавчику домой было опасно: тот жил в квартире с такими дырявыми стенками, что каждый пук звучал, будто ружейный выстрел. И что же тут говорить о выстреле настоящем?