Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

– Олег Олегович Скобликов, – манерно, с чувством превосходства представился он и протянул Высторобцу руку. – Художник, поэт, искусствовед, журналист.

«Винегрет какой-то, – невольно отметил Высторобец. – Мужски портной, он же и медам. Ходила когда-то шуточка про искусного одесского портного, простодушного еврея, который, представляясь, назывался так: “Мужски портной, он же и медам”». Высторобец протянул ответно руку.

– Сергеев. – Помедлив чуть, добавил: – Владимир Владимирович. Советский Союз, – усмехнулся весело, – бывший.

– А по профессии? – неожиданно заинтересовался Скобликов.

– Нет у меня профессии, – с еще большей веселостью усмехнулся Высторобец. – Разве безработный – это профессия?

– Естественно, не профессия, скорее – социальное положение. – Скобликов сдул с бокала, украшенного фирменной лаковой нашлепочкой «Хейникен», шапку пены, с удовольствием отпил, блаженно сощурил глаза.

– Что, хорошо оттягивает? – спросил Высторобец, поняв, что вчера этот славный, с приятной внешностью парень со вкусом погулял, а теперь гасит внутри «горящие колосники».

– Оттягивает хорошо, хотя вчера никакой пьянки не было. – Скобликов снова сделал несколько крупных глотков, сладко почмокал, – все равно хорошо. Безработный – это, конечно, не профессия и даже не положение, это творческое состояние, скажем так… Но до творческого состояния какая-то профессия все-таки была? Техник по радиоаппаратуре, допустим, либо инженер по металлопрокату, или драматург. Или что-то еще… Было ведь?

– Было. Армия. Я служил в армии. Кому сейчас нужны эти люди?

– Из офицеров, кстати, получаются хорошие коммерсанты.

– Это от безысходности. Поскольку армия приучила их всем заниматься серьезно, работать до посинения, с полной выкладкой, вот они и работают до посинения, на совесть. И если попадают в коммерцию, то становятся хорошими бизнесменами. – Высторобец тоже отхлебнул из бокала немного пива – горьковатого, пахнущего хлебом и солодом, холодного, заел сухой рыбной долькой.

– На Западе пиво с рыбой не пьют, – сказал Скобликов, – нет у них такого понятия: вобла к пиву. В лучшем случае – орешки. А что такое орешки для русского человека? Ничего. Пустой звук, попавший на зуб. Щелкнул – и все. Вам доводилось бывать на Западе?

– Нет.

– А в Афганистане? – внимательно поглядев на Высторобца и что-то высчитав, спросил Скобликов.

– В Афганистане бывал. Что, не заметно разве?

– Как раз заметно. Афганистан на тех, кто в нем побывал, накладывает свой отпечаток. Навсегда.

– Я это знаю.

Разговор за пивным столиком часто бывает сродни разговору в дороге: люди охотно вступают в контакт друг с другом, рассказывают о таких вещах, о каких в иные разы предпочитали бы молчать, никогда не заикались бы о том, что дома нелады, идет война, жена, неряшливая и страшная, как черная осенняя ночь, в которой кружат хороводы ведьм, одерживает в кухонных баталиях верх, дети потихоньку употребляют травку, колются и вовсю хлещут водку, «Столичную» пьют, как воду, на работе приходится приворовывать, чтобы свести концы с концами, и как об обычном говорят об интиме – кто с кем переспал, какие последствия от этого поимел и, конечно же, сыплют налево-направо анекдотами. Чем грязнее анекдот – тем лучше.

– Тут я один анекдотец недавно услышал, очень славный, – сказал новый знакомый Высторобца, – про нынешних богатых людей, которые в зубах ковыряют рыбьими костями, сделанными из золота, – привыкли к рыбьим костям и никак не могут от старых привычек отделаться.

– «Нью рашенз».

– Да-да. Приходит один такой «нью рашен» к стоматологу, открывает рот, а у него все зубы из чистого золота самой высокой пробы, ни одного незолотого нет. «Да у вас тут все в порядке, лечить нечего», – сказал ему стоматолог. «А я и не хочу лечить. Мне сигнализацию поставить надо».

Высторобец рассмеялся. Из вежливости. Анекдот ему не понравился. Да что анекдот – это мелочь, чепуха по сравнению с жизнью. А в жизни «новые русские» бриллианты готовы не только в зубы, как африканские аборигены, вставлять, не только в уши, часы, браслеты, подлокотники сидений в автомобилях, авторучки и пепельницы, – готовы вставлять их даже в нос, в глаза, в череп, в задницу, чтобы похвастаться в бане. Да стараются подобрать «брюлики» посверкучее, подороже, чтобы издали было видно и все обратили внимание. А некоторые начали в сортир ходить со стодолларовыми кредитками. Бумага, говорят, качественная, и еще, говорят, приятно с мордой американского президента собственную задницу знакомить.

– У тебя, афганец, любимая женщина есть? – на «ты», разворачивая разговор в другую сторону, спросил Скобликов: ему вообще, как успел подметить Высторобец, была присуща манера внезапных переключений с одного на другое, крутых поворотов – только что говорил об одном, неожиданно остановился, сощурился хитро, словно разглядел в собеседнике нечто такое, что не поддается анализу, расшифровке и вообще является тайной, о которой никому нельзя сообщать, сделал паузу, словно передвигал стрелки на старом рельсовом пути и теперь решил направить поезд вместе с усталым локомотивом по другой колее.

– Есть, – не стал отрицать Высторобец. – В нашей жизни, когда, куда ни глянь – всюду черные цветы, должны же быть светлые пятна… Это и есть наши любимые.

– И у меня есть, – внезапно дрогнувшим помягчевшим голосом сообщил Скобликов, лицо его сделалось по-детски сосредоточенным, мечтательным, в глазах запалилось жадное пламя, – только очень уж крутая – муж у нее такой величественный, из «нью рашенз», а она вся в мужа… Но настоящая. Настоящая! Не женщина, а поэма Сергея Александровича Есенина. Хочешь, фото покажу!

– Надо ли? – усомнился Высторобец.

– Надо, Федя, надо, она стоит того, – Скобликов запустил руку во внутренний карман пиджака, достал оттуда фотокарточку, поднес к лицу и звучно чмокнул. – Не женщина, а богиня! Тебя ведь Володей зовут?

– Владимиром Владимировичем.

– Двойной тезка Маяковского. А тот не дурак был по женской части. Смотри, какая это великая женщина! – он протянул снимок Высторобцу. – Поэма!

Высторобец взял небольшой, отливающий цветным глянцем плотный прямоугольник бумаги в руки и чуть не вздрогнул, у него неприятно заломило ключицы и на лбу появился пот. Он проверил свое лицо – все ли в нем в порядке? – нет, ничего вроде бы не изменилось, как улыбался он, так и продолжает улыбаться, хотя в глазах, может быть, промелькнуло незнакомое изумленное выражение. Высторобец внимательно посмотрел на собеседника: заметил тот что-нибудь или нет? Похоже, пронесло. Скобликов восхищенно прищелкнул языком и показал глазами на фотокарточку: