Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

– И это тоже было давно, Вячеслав Юрьевич. Сейчас в Солнцеве ничего, кроме поганок, не растет. Если уж и остались где грибы, то в Брянской области.

– Чернобыльские, – сморщился Белозерцев, – пораженные радиацией.

– Еще в Смоленской области, – продолжал Боря, он будто бы и не слышал голоса начальства, – во Владимирской области, – ловко обошел по правой стороне иномарку серебристо-синего цвета, потом опасный жигуленок, за рулем которого сидела женщина с надменным, сильно напудренным лицом. Это самые опасные люди на дороге – женщины. Встречая их за рулем, Боря всегда нехорошо холодел. – В Новгородской области есть роскошные грибные места, на Валдае и у озера Ильмень.

– А в Карелии?

– Не знаю. Там я не был.

– Боря, хвоста за нами нет? Вчера нас с тобой пасли, а сегодня?

– Сегодня пока нет, но это ничего не значит, Вячеслав Юрьевич. Хвост непременно будет. Он просто обязан быть.

– А вчера был, – хмуро и капризно проговорил Белозерцев, развернулся на сиденье всем корпусом, поглядел назад.

Сзади, словно бы специально пристроившись им в хвост – другие полосы были свободны, – несся поток автомобилей: быстрый ручей из трех жигулят, «Волги», «ситроена», «ауди» и двух «мерседесов».

– Это не хвост, – успокоил Белозерцева Боря, – эта цепочка освобождает полосу для поворота. А хвост, он ведет себя по-другому. За тем, что происходит сзади, я смотрю очень внимательно, – Боря тронул пальцами широкое зеркало заднего обзора, висящее у него над головой, – у меня – телевизор.

Белозерцев покивал одобрительно и погрузился в себя – у него словно бы выбили землю из-под ног, все под ним сейчас качается, ползет из стороны в сторону, будто неверная штормовая палуба; и ухватиться не за что, он пробует взяться рукой за одно, за другое, и все обламывается, сминается под пальцами, рушится, он медленно опускается невесть куда, в бездну, пробует подошвой нащупать твердину, опереться на нее, но не тут-то было: почва оказывается болотной, это обычная топь, а не надежная твердь. Внутри все сыро, под сердцем пусто и холодно, оно вообще скоро обратится в издырявленный разными бедами кусок льда, и все разговоры, что сейчас ведет Белозерцев – механические, чтобы отвлечься, занять себя, попытаться удержаться на поверхности. Уж слишком быстро произошло превращение, слишком поспешно переместился он из одного состояния в другое.

Жены уже нет, и в дом свой Белозерцев боится входить, Костик еще не возвращен, единственный твердый оставшийся бережок – Вика, и в ту сторону он сейчас даже опасается дышать: а вдруг?

Ох, если бы знать, чем иногда оборачивается это «вдруг», если бы знать… Он снова, тяжело заскрипев кожаным сиденьем, оглянулся: ну что, рассосалась цепочка машин, пристроившихся им в хвост, или нет? Цепочка рассосалась. А может, хвоста и не было вовсе? Вчера понятно, почему хвост был – похитители боялись, что Белозерцев сорвет им операцию, подстраховывались, так сказать, а сегодня? Чего им следить сегодня, раз уж все обговорено и он согласен отдать этой мрази все деньги, целиком, сколько они требуют, – а это больше, чем состояние. За такую сумму, Белозерцев знал, людей не только убивали – убивали даже их семьи или целиком закапывали в землю. Живыми. Находили где угодно: в Бразилии, в Швейцарии, в Танзании – границы не имеют никакого значения, русская мафия оказалась сильнее и серьезнее полиции всех стран и прочих мафий – итальянских, испанских, колумбийских. Все прочие перед российской мафией оказались безобидными козликами, мальчиками в коротких штанишках, октябрятами, пионерами – детишками, в общем.

После Солнцева дорога сузилась, сверкающие своей белизной многоэтажки отступили назад и исчезли, слева и справа потянулись скучные деревенские дома.

– Что, Москва уже кончилась? – с неясной внутренней тоской спросил Белозерцев, словно бы Москва могла защитить его – в ней он был неприступен, мол, а за пределами города уязвим, как новорожденный цыпленок.

– Нет, это все еще Москва. Только неосвоенная.

– Хвоста нет?

– Пока не вижу.

Проскочили унылое сжатое поле, потом бравый, с солдатской выправкой лес, явно скрывающий в себе что-то военное, хотя по нынешней поре вряд ли представляющее; опасность для той же Америки – все наши; ракета, торпеды, атомные бомбы и прочее, что может летать, двигаться и взрываться, нацелены уже не на Америку, так что чего, от каких шпионов скрывать свои зубы? За леском последовало угрюмое, с пожухлой травой и убогими памятниками кладбище, затем речка, около которой стоял старый «москвич» и пенсионер в шляпе с обвисшими краями драил бока машины мягкой домашней мочалкой, – Белозерцев, ощущая нарастающую внутри тревогу, неясный страх, засекал каждую мелочь, каждую деталь, словно бы они могли отвести от него беду.

Дорога пошла в гору, напряжение нарастало.

– Боря, что там сзади? – ссохшимся трескучим голосом спросил Белозерцев.

– Сзади все спокойно.

Справа мелькнул старый автомобильный руль, прибитый к дереву и перевязанный свежей красной ленточкой – место гибели неизвестного человека, – и Белозерцев невольно дернулся, побледнел: похоронный символ на него подействовал хуже, чем кладбище, облизнул жесткие, в фанерных застругах губы. Если бы он умел креститься, то перекрестился бы. Но креститься Белозерцев не умел – не научили.

– Что там сзади? – вновь нетерпеливо спросил Белозерцев, потом, не ожидая ответа, развернулся сам, чтобы удостовериться, есть хвост или нет.

Сзади их «вольво» стремительно настигал шустрый, сверкающий свежей краской карминный жигуленок.

– Во шпарит! – одобрительно отозвался о жигуленке Боря. – Похоже, летчик, в аэропорт торопится.

– На тот свет он торопится, – раздраженно пробормотал Белозерцев, в следующий миг прижал к губам пальцы: ему почудилось, что карминный жигуленок странно себя ведет. «Неужто он?» – мелькнула у Белозерцева мысль. Он повторил вслух:

– Неужто он?

Великое дело – чутье, оно никогда не подводило Белозерцева. Он никогда не видел эту машину, не знает человека, сидящего за рулем, не знает человека, расположившегося рядом, но уверен – эти двое, находящиеся в карминном жигуленке, мчатся по его душу.

– Что вас беспокоит, Вячеслав Юрьевич? – Боря всегда точно угадывал состояние своего шефа. – Красный «жигуль»? Это крашеное пасхальное яйцо?

– Да, Боря, – сдавленно подтвердил Белозерцев. – Возьми его на заметку.

– Мы можем оторваться от него в несколько секунд. На крыльях. Хотите?

– Скоро место встречи. Уходить нам нельзя.

– Это единственное, Вячеслав Юрьевич, что нас останавливает.

За карминным жигуленком шла еще одна машина – тоже «жигули» блеклого песочного цвета с зеленоватой притемью по лобовому стеклу – защита от солнца, следом – также «жигули» немаркого навозного тона, с той же темной полоской по верху лобового стекла, чтобы водителя не слепил яркий свет. «Уж не Бенина ли это команда за мной шпарит? – мелькнула у Белозерцев в голове. – Только откуда Иванов узнал об этом? О беде моей, а? Зверев сказал? Телефоны мои прослушивал? – Белозерцев невольно поежился, солнечный, распускающийся, словно цветочный бутон, такой же яркий, но менее изнуряющий, чем вчера, день сделался темным и угрюмым. Еще не хватало, чтобы его пасла Лубянка. С Лубянкой дело иметь опасно, какие бы близкие друзья там ни работали. Самые лучшие друзья обычно и продают. За хвост селедки и огрызок огурца, если это надобно начальству. – Или это Зверев страхует меня, а? Взялся за ум и теперь страхует. Старый лысый преданный Зверев…»