Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

Фомин снова, уже с «крышевой» точки, оглядел здание, где находился Высторобец, окинул глазами макушки деревьев с редкой посеченной листвой – в центре Москвы гибнет вся зелень, через пару лет останутся лишь голые стволы, – потом повернулся к Высторобцу спиной и, приподняв железный люк, заглянул в него.

Про этот люк Высторобец знал – он вообще как шеф безопасности должен знать каждую щель в особняке, каждую паутину, свитую пауками на чердаке, но, честно говоря, не думал о нем. А зря – люк наводил на определенные мысли.

Фомин обследовал чердак и ушел, лестницу оставил на месте. Словно бы специально для Высторобца. Впрочем, это для Высторобца ничего не значило. Если он изберет чердачный вариант, то обойдется и без лестницы. А с другой стороны – пусть лестница будет, она никогда не помешает.

Выходит, братьям Фоминым и поручили охоту на него… Высторобец досадливо вздохнул, засипел простуженно – попал ночью под сквозняк, вот внутри все и разладилось, расстроилось. Стоит только попасть в условия, скажем так, недомашние, как в организме появляются сбои. Покусал ноготь, продолжая наблюдать за Фоминым.

А по дому он здорово скучает – привык… Раньше мог запросто променять теплую домашнюю койку на бивуак где-нибудь под вершиной горы или на спанье в дырявом меховом кукуле – спальном мешке, поднимался в три минуты и исчезал, – сейчас это делать стало тяжело. И тоска по дому, по Ленке – жене, появилась, выходит, стареть начал.

«Значит, братья Фомины… Ну что ж, пусть будут братья Фомины. Все равно, в конце концов. Хоть и жаль».

Высторобец выжидал, он должен был просчитать день Белозерцева, вычислить, выждать, когда тот поедет на первую встречу с налетчиками – если Белозерцев на ней не побывает, Костика могут убить, Высторобец учитывал и это, – а уж потом от этой встречи, как ст порожка, действовать. Неожиданно совсем рядом с собой он увидел мышонка – крохотного, с черными точечками глаз, ушастого, смелого.

– Ты чего? – шепотом спросил у него Высторобец.

Мышонок в ответ шевельнул длинными черными усами, сделал несколько маленьких шажков к Высторобцу – человека он не боялся. Наверное, потому, что до этой поры никогда не видел человека – дернул розовой точечкой носа, словно бы собираясь чихнуть.

– Ну ты даешь, – сказал ему Высторобец. – Я понимаю, тебе хлеб нужен. Я тоже здорово проголодался. – Он действительно здорово проголодался, Высторобец, с удовольствием доел бы и допил то, что не доел, не допил вчера. Но что не дано, то не дано. Высторобец не сдержал сожалеющего вздоха.

Надо бы пробраться к себе в дом, там жена мигом все соорудит, но в дом нельзя: пока жив Белозерцев, нельзя – его люди сразу же сядут на хвост, на голову накинут мешок. Когда Белозерцева не станет, его приказ отомрет сам по себе – кто же выполняет приказы мертвых людей? И как же это он поверил Белозерцеву, взялся за устранение его жены и этого петуха с бараньим голосом – думал, что Белозерцев благодарен будет, перестанет придираться за мертвого Агафонова, а вышло вон что… Ведь он же тертый калач, Высторобец, как же это он поверил блудливому шефу, почему же он посчитал, что из правил возможны исключения?

Первый раз убил человека Высторобец в Афганистане, в восемьдесят втором году. «Соляра», как на афганском солдатском жаргоне звали пехоту, никак не могла взять в горах один кишлак – слишком уж он был неприступен, – более того, пехота умудрилась оставить там своих людей, угодивших в ловушку.

В кишлак вела одна дорога, на ней душманы, которых наши солдаты звали «прохорами», ставили пулемет со сменными стволами и косили всех подряд. Только перегревающиеея стволы меняли.

Чтобы выручить пленных, в кишлак решили бросить взвод офицеров спецназа, недавно прибывших из Москвы. Во взводе находился и старший лейтенант Высторобец. Взвод был сброшен двумя вертолетами на каменный выступ, нависший над кишлаком, спецназовцы скатились с него на крыши домов. Высторобец перемахнул через какую-то хлипкую стенку, потом одолел вторую, угодил в овечий загон – овцы с блеянием шарахнулись от него в угол, сбились в огромный шевелящийся шерстяной ком, перепрыгнул еще через один, неровно слепленный глиняный забор-дувал. Почти беззвучно приземлился. То, что он увидел, привело его в состояние шока, у него перехватило дыхание, ноги и руки сделались чужими, ватными: рыжебородый кряжистый душман в грязной зеленой чалме рубил большим топором голову тонкошеему пареньку с сержантскими погонами на гимнастерке.

Душман опустил топор прежде, чем Высторобец сообразил, что надо делать – одним ударом отделил голову от туловища, и голова с широко распахнутыми голубыми ребячьими, еще несмышлеными глазами полетела, брызгая кровью, в сторону Высторобца.

Высторобец, опешив, сделал два шага назад.

Голова, хлопнувшись на пыльную рыжую землю, покатилась, пачкаясь собственной кровью, пылью, сухим пометом, подхватила по дороге смятый окурок – тот прилип к срезу шеи, пропитался кровью. Тело неведомого сержанта дергалось, босые ноги сами по себе скребли землю, ломали ногти, связанные за спиной руки пробовали развязаться.

Душман, поняв, что он не успеет допрыгнуть до автомата, лежащего на низкой скамеечке в трех метрах от плахи, поднял топор и, ощерившись – стали видны все его зубы, до единого, чистые, крупные, яркие, – пошел на Высторобца.

– Алла акбар! – прорычал он.

Высторобец сделал еще два шага назад и в следующую секунду, словно бы поняв, что отступать нельзя, да и некуда, нажал на спусковой крючок автомата. Короткая очередь буквально перерезала душмана пополам, в сторону полетели кровяные брызги и куски мяса, топор выпал из рук душмана прямо ему на ноги… Это был первый человек, убитый Высторобцем. А сколько их было потом, и вообще, что было – неинтересно. Всегда запоминается первый…

Как исчез мышонок, Высторобец не заметил.

Может, мышонка и не было вовсе.

21 сентября, четверг, 10 час. 00 мин.

– Ох, как разрослась Москва! – удивленно проговорил Белозерцев, когда они выехали на солнцевские просторы, расположенные за кольцевой дорогой. – Я ведь это Солнцево помню еще обычной деревней с пожарной каланчой, лесом, в который врезались огороды, железнодорожной веткой, протянутой через все село, и дурацким загсом, очень похожим на отделение милиции, куда разных дурачков силком приводили, чтобы они расписывались, не увиливали от своих брюхатых невест…

– Это было давно, – водитель Боря раздвинул толстые негритянские губы в добродушной философской улыбке – он словно бы подвергал слова Белозерцева сомнению, – и было ли?..

– А лес тут, Боря, знаешь, какой стоял? Грибы в нем росли, будто пни, огромные и без червей.