Валерий Поволяев - Первый в списке на похищение

– Когда поедем на вторую встречу с нашей дойной коровой?

– Скажут! – Деверь похлопал ладонью по чехлу сотового аппарата, висевшего у него на поясе. – Действуем по плану, который никто не отменял. Поскольку арбуз собрал все деньги целиком и сообщил нам об этом, то сегодня и произойдет ченч. Нам – деньги, все целиком, дойной корове – отпрыска. Тоже целиком, не частями.

– Хорошая была операция, – похвалил Клоп.

– Не каркай! «Была»… Она еще не закончилась, – Деверь нервно заходил по комнате. Остановился, метнулся в угол, встал за косяк окна, чтобы его не было видно, снова приподнял пластинку жалюзи, глянул на пустынную, будто бы вымершую, улицу. – Не пойму, где люди? Где люди, люди, люди? В этом городе Задрищенске люди есть?

– Успокойся! – Клоп сделал мягкое движение рукой, пытаясь усадить Деверя на стул. – Все есть, как и везде, только народ сидит на дачах, копает картошку.

– Какие могут быть дачи? Сегодня четверг, рабочий день. Четверг!

– Во, мля! – не выдержал Клоп. – И долго ты над нами измываться будешь?

Деверь ему не ответил, и когда Клоп сделал вторичное движение, стараясь успокоить его – придвинул стул, положил руку на плечо, – Деверь резко сбросил его руку с плеча.

– И телефон молчит! – Деверь колупнул ногтем кобуру сотового телефона. – С таким мешком денег мы можем запросто спечься, – он покосился на сумку с долларами, – стоит только о нем кому-нибудь узнать.

Клоп подумал о том, что перестрелять бы сейчас всех – втихую, из пистолета с накрученным на ствол глушителем, – подхватить эту сумку, выдернуть брата из его МУРа и исчезнуть. С такими тугриками где угодно не пропадешь! Он глянул на сумку, из которой выглядывала долларовая гора, облизнул губы. Деверь с треском застегнул молнию сумки, пробормотал ворчливо:

– Ладно, уговорили, славяне, – дернем по паре стопок «жидкого хлеба».

В ответ Клоп помахал в воздухе рукой – он словно бы отгонял от себя наваждение: конечно же, никогда никого он не пристрелит – внутренняя закваска у него не та, и «банан», сорванный компанией, он никогда не присвоит себе. И брат из МУРа вряд ли уйдет – там он при эполетах, а значит, при власти, при почете, при железках, которые ему ляпают на грудь одну за другой. Лицо у Клопа сожалеюще подобралось, глаза обрели задумчивый блеск, он подошел к окну, приподнял пластину жалюзи, как это только что делал Деверь.

Улица по-прежнему была пуста, словно людей в этом районе поубивали, от земли поднимался тихий прозрачный пар – по улице только что прошла поливалка, у телефона-автомата, расположенного от дома наискось, отвалилась одна петля, и дверь скособочилась, на самой будке сидела сонная жирная ворона с задумчиво склоненной набок головой, улица была не московской, а провинциальной, глухой, бедной: ни один исследователь, если улицу запечатлеть на фото, не догадается, что она – столичная.

– Чего там увидел, Клоп? – спросил Деверь.

– То, чего не увидел ты! – Клоп говорил правду, к ограде их дома подкатила черная «Волга», остановилась, мягко качнувшись на рессорах. Над крышей машины торчал бойкий хромированный шпенек радиотелефона, номер был украшен большим трехцветным флажком, что означало: машина возит важную шишку.

– То, чего не увидел я, только я и знаю, – сказал Деверь. – А вот ты не знаешь, кто из нас будет сейчас заниматься кухонными делами?

– Не-а, – ответил Клоп с безмятежной легкостью, позвал Деверя: – Иди сюда!

– Во дает! – пробормотал Деверь с яростью, готовый взорваться. – И не боится заяц, что будет бит! – он приподнял одно плечо, словно готовясь напасть на Клопа, но потом передумал и подошел к окну: – Ну?

– К нам – гости, – Клоп приподнял повыше гнущуюся жестяную планку жалюзи. – Мне кажется, ты ждал именно их.

– Мало ли чего тебе кажется! – пробормотал Деверь зло, но злое, собранное из углов и неровностей лицо его преобразилось в считанные миги – рот растянулся в готовной улыбке, глаза помягчели, шишки, выглядывающие из волос на манер рогов – старых, стесанных, округленных, но тем не менее придававших Деверю разбойный чертенячий вид, – втянулись в волосы, и Деверь пробормотал обрадованно: – Это они! – Глянул на Клопа: – Хорошо, что мы на столе еще ничего не разложили, а то бы они нас за пьянкой застали. Я нюхом, задницей чувствовал, что они вот-вот пожалуют…

Открылась дверь «Волги», Деверь увидел точеную женскую ногу, обутую в дорогую «лодочку», и ахнул: неужели сама Полина Евгеньевна приехала? Нога осторожно ощупала «лодочкой» землю, словно бы пробовала ее на прочность, и Деверь ахнул вторично: надо же, как изящна Полина Евгеньевна! – излучая радостный свет, восхищенно задержал в себе дыхание, метнулся от окна в середину комнаты, потом снова вернулся к окну, приказал:

– Клоп, немедленно прибери все в комнате!

– Во-первых, поздно, а во-вторых, у нас и так все прибрано!

Деверь всплеснул руками, словно выпускница института благородных девиц, – Клоп не узнавал его, он никогда не видел Деверя таким, ухмыльнулся злорадно, – бросился к двери и через минуту раздался его голос, источающий мед:

– Полина Евгеньевна… Как приятно вас видеть, Полина Евгеньевна!

– Откуда ты знаешь, что я – Полина Евгеньевна? – Холодно и грубо, враз отбрасывая Деверя на огромное расстояние, спросила гостья. – Мы что, за одним столиком в ресторане сидели, в одном банке деньги держим? У нас что – один круг общения?

– Нет, что вы, что вы, – стушевался Деверь, отступая от Полины Евгеньевны, с грохотом врезался спиной в простенок, – просто я о вас столько слышал, что ошибиться никак не могу. Вы ведь – Полина Евгеньевна?

– В годы войны был хороший лозунг: «Болтун – находка для врага!» И болтунов безжалостно ставили к стенке. Как немецких шпионов. И пулю – в лоб. Без всякого стеснения.

– Извините меня, ради бога! – взмолился Деверь: он знал, что с ним могла сделать Полина Евгеньевна. Больше такое не повторится. Я не из болтунов.

– Где деньги? – резко и по-прежнему холодно спросила Полина Евгеньевна.

– Здесь, здесь… В сумке. Тут все на месте. Как вручили – так и привезли.

– Деньги пересчитывали?

– Нет.

– Хоть сюда-то свой нос не сунули – и то хорошо. Отнеси сумку в машину, – сказала она человеку, сопровождающему ее, – запри в багажник.

– Мне возвращаться?

– Да. Придется еще кое-что перенести. – Она проводила взглядом своего шофера, который, когда поднимал сумку с деньгами, уважительно крякнул: хорош улов! – спросила у Деверя голосом, не допускающим никакого сближения, – Деверь был для нее человеком другой, небелой, породы (да и был ли вообще человеком, вот вопрос): – Где ребенок?

– Спит. Мы ему вчера дали снотворного, чтобы он не дергался, и он спит. До сих пор не проснулся.