Татьяна Устинова - Одна тень на двоих

– Люблю ноябрь, – по дороге к машине сказала Марта, отчетливо клацая зубами, – лучше ничего не придумаешь. А, Данилов?

– Что?

– Ты любишь ноябрь?

Данилов подумал.

– Не особенно.

– А я – особенно! – объявила Марта и сунула замерзшую руку в его карман. В кармане было тепло и сухо, и совсем рядом было бедро Данилова. – Нет ничего лучше, чем двадцать четыре часа в сутки снег, холод и тьма.

Из сугроба, в который превратилась машина Данилова, выглядывали только колеса и два бампера – передний и задний.

– А где лопата, – спросила Марта и заглянула Данилову за спину, как будто в надежде увидеть там лопату, – или чем мы ее откапывать будем?

Данилов нажал кнопку на брелоке – сквозь снег желтым мигнули фары – и полез к водительской двери.

– Подожди, – велел он Марте, – постой там. Через некоторое время из-под снега раздалось негромкое, но бодрое урчание двигателя, откуда-то из района заднего бампера вырвалось облачко белого дыма, дернулись «дворники», обрушив снежные пласты с лобового стекла, и вдруг показались фары, как будто открылись глаза, и заднее стекло обнаружилось – машина старательно отряхивалась, как попавшая в лужу собака.

Марта полезла через сугроб, зачерпывая снег ботинками.

– Я бы выехал, – сказал Данилов недовольно, когда она плюхнулась на сиденье, – я же просил тебя подождать!

– Я замерзла.

Данилов моментально включил отопитель. Марта закатила глаза.

– Данилов, я не желаю, чтобы ты поминутно проявлял чудеса человечности и заботы. – Марта постучала ботинками по порожку, подтащила ноги и захлопнула дверь. – Я начинаю чувствовать себя инвалидом.

Он ничего не ответил, нашарил на полу элегантную немецкую щеточку, предназначенную для элегантного стряхивания с машины элегантного немецкого снега, вылез и стал разгребать ею утренний русский сугроб.

– Хочешь, я дам тебе чайную ложку? – предложила Марта, опустив стекло. – В рюкзаке есть, я захватила.

Данилов улыбнулся и покачал головой.

Ну конечно. Ей ни за что не удастся вывести его из себя, раз уж он решил из себя не выходить.

На морозе он казался очень смуглым и темноволосым. И почти столь же элегантным, как немецкая щеточка. Марта вполне понимала, почему помощник Тимофея Кольцова выбрал именно его – он выглядел так, как должен выглядеть процветающий первоклассный архитектор из модного московского журнала «Английский помещик». Непременный портрет в интерьере – Данилову больше всего подошел бы камин, сложенный из речного камня, неяркий ковер на плиточном полу, белая стена, широкое кресло, а ниже статейка под названием «Линии вашего дома – линии вашей судьбы».

Увидав такую статейку, Данилов бы точно повесился. От стыда.

Марта улыбнулась.

– Хватит, – в окошко сказала она Данилову, который тщательно скреб щеточкой по капоту, – сейчас на ходу все стряхнется. А что не стряхнется, то растает.

– А что не растает и не стряхнется?

– На то, значит, наплевать.

Данилов засмеялся, перестал скрести и сел в машину.

– Правда, холодно что-то сегодня. Зима скоро.

– Ты отстал от жизни, Данилов. Скоро лето, а зима уже сейчас. Слушай, а мы успеем вернуться до твоих бальных танцев?

– Начало в восемь, – сообщил Данилов, заставляя машину осторожно перевалить через сугроб, – конечно, успеем.

Он выбрался на дорогу, примерившись, поправил боковое зеркало и спросил, не глядя на Марту:

– Ты сегодня уедешь или опять останешься?

– Как я могу остаться, Данилов, если у тебя вечером романтическое свидание! Конечно, я уеду, ты не беспокойся.

– Я особенно не беспокоюсь, – заявил он холодно, – просто мне хотелось заранее знать о твоих планах.

– А нельзя словами сказать – уезжай, ты сегодня вечером будешь мне мешать?

– Ты никогда мне не мешаешь, но…

– Но тебе хотелось заранее знать о моих планах.

Что такое? Она вскипела, как турка с кофе, забытая на огне, – гнев мгновенно поднялся, перевалил через край, залил все вокруг, хотя ничего такого не произошло.

Она никогда не ревновала Данилова – ничего глупее, чем ревновать его, придумать было нельзя.

Марте было шестнадцать лет, когда в доме отдыха под Ригой она впервые увидела Данилова и, естественно, немедленно в него влюбилась. Он был с ней очень мил, несколько раз поиграл в теннис, угостил кофе в модной кондитерской в самом центре старой Риги. Однажды его барышня почему-то не явилась на свидание, и он сводил Марту на концерт в Домский собор – очевидно, больше пригласить было совсем уж некого. Вместе с барышней он уехал в Москву на несколько дней раньше, чем Марта с родителями, и оставшиеся дни она уныло бродила по берегу, тосковала, уединялась, на сочувственные вопросы не отвечала и была уверена, что в ее жизни больше никогда не будет счастья – то есть Данилова. В Москве она ему позвонила – он великодушно оставил ей телефон – и, трясясь от стыда и страха, пригласила его на свидание. Почему-то он пришел, и это было странное. свидание.

Не дав Марте и рта раскрыть, он вдруг стал рассказывать ей про свою дипломную работу – он проектировал «загородный дом для отдыха», а его научный руководитель настойчиво предлагал переделать «загородный дом» в пионерский лагерь или «усадьбу колхозника». Данилов не желал ничего переделывать, и научный руководитель намекнул на мелкобуржуазность даниловского подхода к архитектуре. Марта слушала, кивала, не соглашалась, спрашивала, высказывала мнение, сочувствовала и негодовала.

Вернувшись домой, она некоторое время ликовала от того, что оказалась такой умной и необыкновенной – он разговаривал с ней три часа подряд, и нисколько не устал, и даже пообещал позвонить, и даже проводил ее до электрички, и даже рукой помахал, когда она вошла в вагон! Ликовала она дня два, а потом пригорюнилась.

На том первом свидании их отношения определились раз и навсегда, и это было совершенно ясно, только Марта по молодости лет не сразу поняла. Миновав все прочие стадии, она с ходу заняла в жизни Данилова совершенно определенное место, над которым, как в зоопарке, висела табличка «Старый друг». Место с табличкой «Дама сердца» бывало то занято, то свободно, барышни то воцарялись там с комфортом, то заглядывали всего на несколько дней, только «старый друг» ни при каких обстоятельствах не мог покинуть отведенного ему места, как собака, притороченная к будке звенящей прочной цепью.

Старый друг лучше новых двух, это уж как пить дать.

Те времена, когда ей больше всего на свете хотелось, чтобы он перевел ее в «дамы сердца», давно прошли.

Правда. Нет, нет, совершенно точно – правда.

На сегодняшний момент «дамой сердца» была красавица Лида, которую Марта видела всего один раз в жизни.