Марина Серова - Спасайся кто может

А пока нужно было немного прийти в себя и осознать, что эта сумасшедшая гонка за оборотнем наконец закончена. Что его остывающий труп лежит во всей своей бесстыжей неприглядности посреди леса и никогда уже не сможет причинить кому бы то ни было никакого вреда.

Как всегда в таких случаях — на душе было пусто.

Не наступил еще тот момент, когда можно осознать свою пусть небольшую победу над представителем мирового зла, кем бы он ни являлся на самом деле, и почувствовать в связи с этим если не радость, то хотя бы удовлетворение.

Я сидела на земле и думала, что, несмотря на эту «победу», ни на йоту не приблизилась к ответу на вопрос, почему Гром послал меня сюда и какую угрозу для общества он разглядел в этом странном, омерзительном, но не таком уж опасном существе.

С ним вполне мог справиться если не отряд милиции, то артель охотников уж наверняка. При этом практически ничем не рискуя.

И если это какое-то уродство или мутация, то какое ко всему этому могут иметь отношение спецслужбы?

Рискуя жизнью случайного энтузиаста, я добилась того, что это существо ликвидировано. И что теперь?

Уезжать домой?

Ведь этот оборотень был едва ли не единственным официально зарегистрированным представителем тех странных аномальных явлений, что описывались в громовском послании. Поэтому я и занялась им с первого дня. Тут, во всяком случае, были свидетели и пострадавшие…

Все остальное можно было спокойно отнести к области слухов и домыслов, рожденных в результате обычных человеческих страхов и суеверий.

Какие-то уже совершенно немыслимые существа — то ли кикиморы, то ли русалки, похищенные ими дети и прочая чушь, в существование которой я поверю не прежде, чем сойду с ума или повстречаюсь нос к носу. Да и в этом случае…

От этих размышлений меня отвлек удивленный возглас Сергея Анатольевича.

Я даже не заметила, как он поднялся со своего места и опять подошел к трупу. Оглянувшись, я обнаружила его сидящим на корточках рядом с телом, он с удивлением что-то там рассматривал.

Усталость давала себя знать. Усилием воли я заставила себя подняться с земли.

— Ну, что еще случилось?

Энтузиазм Сергея Анатольевича начинал меня утомлять.

«Пора бы успокоиться в его-то годы, — подумала я. — Еле в живых остался и опять за свое…» — и присела с ним рядом.

— Посмотрите-ка сюда, — голосом Циолковского, открывшего новую галактику, произнес мой следопыт и показал мне на голубые иероглифы татуировки на груди у трупа, сильно пострадавшие от выстрела.

— Ну, и что это значит? — спросила я уже без раздражения. Какой-то вывод вертелся у меня самой в голове, но никак не хотел формулироваться.

— Это значит, что покойный не был мутантом. Вернее, был таковым не всегда, — торжественно заявил мой научный консультант.

— Почему? — удивилась я, поскольку никак не могла понять, почему бы мутанту не украсить свое тело татуировкой, особенно в наше время, когда разрисовывать себя стало модным.

— Потому что часть жизни он провел в тюрьме, — уверенно заявил Сергей Анатольевич.

Он уже успел разобрать, что было изображено на татуировке, и мне оставалось только удивляться его эрудиции. Воистину энциклопедической.

А те символы и слова, что мы вместе с ним самым тщательным образом изучили чуть позже, неоспоримо свидетельствовали именно об этом.

Покойный сидел в тюрьме не менее трех раз и, судя по всему, за серьезные преступления. Мое замечательное образование позволяло мне не хуже моего спутника ориентироваться в «нательной живописи».

Теперь мне ничего не стоило найти в тюремных архивах его личное дело и узнать всю историю его жизни. И я собиралась уже для облегчения задачи снять у трупа отпечатки пальцев, но тут мой неистощимый на сюрпризы «коллега» преподнес мне неожиданный подарок.

Главный результат своего обследования, оказывается, Сергей Анатольевич оставил напоследок. Насладившись моими комплиментами по поводу его наблюдательности и эрудиции, он приподнял спутанные грязные волосы на голове трупа и с самым невинным видом спросил:

— А не угодно ли вот сюда поглядеть?

Сергей Анатольевич был прирожденным исследователем. Его глаза горели юношеским задором.

Нехорошее предчувствие мелькнуло у меня в душе.

С таким торжествующим видом настоящий ученый может подсунуть только неразрешимую проблему или невероятный парадокс.

Действительность превзошла все мои ожидания. На голове трупа были следы хирургической операции.

— Знаете, как это называется? — прищурился Сергей Анатольевич.

Я уже не сомневалась в том, что за слово он произнесет, но на всякий случай спросила:

— Как?

— Лоботомия, — выговаривая каждую букву, сказал он, тем самым подтвердив мою уверенность. — И сделана эта операция совсем недавно.

И с этим я тоже вынуждена была согласиться.

Отсюда сам собой напрашивался вывод. «Мутантом» этого уголовника сделала не матушка-природа, а люди в белых халатах.

Я начинала догадываться о цели моей командировки в Башкирию…

Скоро на теле убитого не осталось ни одного участка, не изученного нами с дотошностью криминалистов.

Вывод напрашивался сам собой: покойный стал жертвой либо неудачного хирургического вмешательства, либо «удачного эксперимента».

Кому и для чего нужно было вызывать подобную метаморфозу, мне еще предстояло выяснить, теперь же надо было подумать о том, что делать с телом.

Зимой можно было бы сохранить его в течение долгого времени, хотя для этого пришлось бы закопать его глубоко в землю. Мы находились на территории заповедника, и диких зверей, охочих до падали, здесь было предостаточно.

А перевезти сейчас тело в поселок при всем желании было невозможно.

Сергей Анатольевич так не считал и горел желанием во что бы то ни стало передать труп компетентным органам.

Тщательно взвесив все аргументы за и против, я пришла к выводу о нецелесообразности такого самоотверженного поступка.

И не только потому, что сомневалась в возможности измученного Сергея Анатольевича транспортировать семьдесят с лишним килограммов в течение нескольких десятков часов, но и потому, что вмешательство каких-либо «органов» на этом этапе могло сильно осложнить мою собственную задачу.

Теперь она уже не казалась мне такой абсурдной, и я начинала догадываться о намерениях начальства.

Скорее всего, оно обладало более убедительной информацией, но почему-то не желало посвящать меня в детали.

Такое уже бывало раньше. Гром сообщал мне лишь необходимые оперативные сведения, оставляя за мною право на собственные выводы, которые могли отличаться от сделанных в тиши московского кабинета.