Марина Серова - В духе времени

— Со свиданьицем! А ты небось думала, что мы тебя не нароем?

— Молчи, — протянулся голос от дальней стены. Повернувшись на голос, я увидела тяжело развалившегося в кресле толстого человека. Настолько толстого, что казалось, будто даже в кресле он сидел с усилием. У него была плоская, сжатая с боков голова, совершенно не сочетавшаяся с линией тучных плеч, при полном отсутствии шеи и с тяжелыми складками щек. Глаза были узкими, и их темные прорези сочились тяжелым, без примеси иронии, желчным любопытством. Лицо — припухлое, желтоватого оттенка, нос коротенький, вздернутый, бульдожий. Лет ему могло оказаться сколько угодно — от тридцати пяти до шестидесяти, тем более что он был сильно лыс и вместо волос имел на голове нечто вроде нимба у святых — прости меня, господи, за такое сравнение, — реденькие светлые вьющиеся волосики образовали подобие ореола.

Я поняла, что это и есть Киврин — пресловутый Мандарин. Видеть мне его до сих пор не приходилось, да и не много я потеряла, что и говорить. А вот слышала я о нем много. И таких вот милых законопослушных граждан освобождают из мест заключения по амнистии? А потом еще жалуются на очередной всплеск преступности!

— Ну-с, — протянул Киврин, — дай-ка я на тебя взгляну-то. Значит, это ты угрохала Пашу, брата Мусы? Ну, чего уж отворачиваться? Хороша, хороша.

— А я и не отворачиваюсь, — спокойно сказала я. — Нет, не отворачиваюсь, господин Киврин. Наверное, вы нам хотели сказать, что мы не жильцы?

Тот рассмеялся. Смеялся Мандарин тоже своеобразно — отдельными отрывистыми звуками, отчетливо обособленными один от другого. Вот так примерно: «Хе…хе. Хе».

— Ну куда ты спешишь-то? — отозвался он. — Не маленькая, сама должна знать пословицу: «Поспешишь — людей насмешишь». Я совсем не собираюсь тебя убивать. Я вот тут навел про тебя справочки. Да и ребята, — он кивнул на недавних дорожных моих знакомцев, простреливших покрышку Мигунову и едва не захвативших нас, — порассказали о тебе много хорошего. Впрочем, что с них возьмешь? Они болваны. А ты интересная штучка, и без хозяина. Хочешь получить очень перспективную и очень высокооплачиваемую работу?

— На вас, что ли, работать?

— А почему нет? Я, между прочим, предлагаю хороший выход из твоего не ахти какого положения. Ты, Женя, я так понимаю, в теме, уже наслышана о деле покойного Тройного с поставками наркоты в Москву и за рубеж. Это они с Кабаргиным ловко удумали. Хе-хе. Хе. Только теперь дело перешло под меня. Все концы — вот в этой руке! — И он, шумно дыша, поднял толстую веснушчатую ручищу со сжатыми в кулак сосисочными пальцами на уровень глаз. — Тройной не свою поляну взялся окучивать, вот и поплатился. Не учел он, что меня могут по амнистии выпустить. Да ладно, о покойниках дурно не говорят. Все мы, если покопаться, гниды приличные.

Я молчала.

— То, что ты на Федю работать принялась, плохо, — продолжал Мандарин. — Это ошибка. Я вообще не понимаю, как ты рядом с Федей оказалась, ведь он фигура разменная. Сегодня есть, а завтра — нет. Да, тут ошибочка получилась. Я узнавал. Покойный Павлов, царствие ему небесное, напутал. Ему было поручено приставить хорошего охранника к их курице-несушке, золотые яйца несущей. Троянов эту несушку очкариком называл и интеллигентишкой. А Павлов отчего-то решил, что про Федора Николаевича речь. Троянов бы, конечно, исправил ошибочку, да вот незадача: убили кормильца. Так и осталась ошибочка без исправления, а ты, Женя, — при Феде, который сам не понял, кого он нанял. Ты, я так посмотрю, ему скорее мешала, чем помогала. Ведь без тебя он не решился бы нас кинуть.

— Кинуть? — переспросила я и вопросительно посмотрела на Нуньес-Гарсию. У того поехали колени, и он бухнулся на пол. Никто, однако же, не ринулся его поднимать.

— Кинуть, — подтвердил Мандарин. — Федя ведь с самого начала был с нами, как я вышел. Он же всех боялся: Троянова, Кабаргина, Павлова, меня, Мусы. Но между страхами надо было выбирать. Так он всех своих прежних покровителей слил. Троянова, Павлова. Кстати, Павлова ведь по наводке Федора убрали. Он весь расклад дал: когда и на чем приезжает домой Павлов, один ли или же с бабой. Испугался Лаптев, что станет лишним и вместо него директором цирка назначат как раз Павлова. Понимаешь? Со страху и прислонился к нам. А дальше у него и выхода уже не было.

Я повернулась к сидящему на полу Федору Николаевичу. И по тому, как он моргал ресницами и кривил рот, поняла, что Киврин не врет. Но все-таки спросила:

— Это правда, дорогой работодатель?

Он молчал.

— Наверное, и в квартиру к вам никто не влезал, и на «хвост» никто не прыгал, когда вы ехали на дачу с той девицей из эскорт-фирмы, а рассказали мне все это только для того, чтобы обусловить необходимость меня нанять. Боялись. Правду-то вы сказать не могли.

Он продолжал молчать.

— Значит, правда, — сказала я. — То-то я подумала, как это так можно практически беззвучно перепилить решетку, да на втором этаже, чтобы хозяин заметил шум только тогда, когда он раздался в комнате? Меня это сразу немного насторожило, но возникли другие проблемы, так что не до решеток было… Ведь придумали все, правда, господин Лаптев?

— Конечно, правда, — вмешался Мусагиров. — Федор своих с потрохами сдал. А как он перепугался, когда без предупреждения выкрали этого чертова тигра, думая, что ампула именно в нем!

— А зачем тигра-то, Пифагора несчастного, взяли? — спросила я. — Перехватить товар? Думали, что Чернов уже «заправил» груз зверю? Все понятно, напутали вы, ребята. Только ведь спереть животное без благословения директора цирка сложно, да? Федор Николаевич, — снова повернулась я к клиенту, — а сложно, наверное, быть слугой двух господ. И не знаешь, откуда исходит угроза, правда? И покой вам только снится, сквозь кровь и пыль, да?..

— Он всех кинул, — сказал Мандарин. — Была договоренность, что он сдаст груз Паше, брату Мусы. А тут ты. Он тебе ничего не объяснял, наверное, боялся опять. И своих боялся — цирковых, Чернова того же, — и нас. А потом подумал, что ты его защитишь, что ли… В общем, решил оставить груз себе, тем более что знал, как его сбыть. Решил свалить, гнида! — рявкнул Киврин, впервые за все время повышая голос. — Надо же, что удумал — присвоить себе лавэ и срыгнуть с тремя сотнями тонн! За такие дела, мой дорогой, шкуру тебе надо располосовать не хуже, чем у тигра!

— Я… — промямлил Федор Николаевич, — все объясню, честное слово. Я сам не знаю, что делал, бес попутал. И еще она… Я не хотел, но она все время говорила, что груз нужно сдать, а деньги оставить…

— Я говорила, что нужно сдать товар, чтобы потом вам, Федор Николаевич, не вменили в обязанность вернуть полную его стоимость, — медленно произнесла я. — О том, что нужно сделать с деньгами, я не говорила. Значит, у вас в планах была передача груза людям Киврина там, на трассе Тарасов — Пенза? А мне вы, верно, сказать об этом постеснялись. Вы вообще удивительно скрытный человек, Федор Николаевич. Говорите о пустяках, а главное… О, главное вы самым чудесным манером скрываете.