Марина Серова - В духе времени

В помещение хлынули клубы дыма. Я попыталась глянуть в проемы окон и понять, что же, собственно, произошло, но видно было только, что во дворе что-то горит, выкидывая искры и языки пламени. И кто-то надсадно там орал на одной ноте.

Впрочем, я очнулась от оцепенения первой. Оттолкнула оказавшегося близко ко мне Тлисова так, что он упал на пол, подскочила к Киврину. Тот раскрыл было рот, словно собираясь заорать, поднял руку, как бы метя в меня, но я что было силы хлестнула по жирной физиономии. Честное слово, еще ни разу не приходилось ощущать под рукой рожу, пружинящую и колыхающуюся, словно студень. К тому же желтое лицо Киврина оказалось мокрым от испарины. Последний раз я испытывала такое отвращение в прошлом году на Черном море, когда, нырнув, буквально воткнулась лицом в мерзкую огромную медузу.

Киврин еще барахтался в кресле, когда я протянула другую руку и выхватила из его пальцев чемоданчик с деньгами. Не знаю, зачем я это сделала. По-хорошему, мне не следовало брать эти деньги, они не мои. С другой стороны, к Мандарину они имели еще меньше отношения, чем ко мне, и были люди, которые заслужили их существенно больше, чем я, а тем более Киврин…

Конечно же, я подсознательно подумала о Докукине.

Дым захлестнул помещение. Я рванулась к голому окну, из рамы которого осыпалось стекло, промчалась по чьим-то ногам и рукам и вскочила на подоконник. Кто-то выстрелил, я выгнулась, словно пуля попала в меня или же мою поясницу прижгли раскаленным железом, и прыгнула из окна.

Хоть и был первый этаж, оказалось довольно высоко. К тому же дым мешал ориентироваться в пространстве. Я легко переломала бы ноги, если бы в последний момент все-таки не скоординировалась и не сгруппировалась… В общем — приземлилась я, ничего себе серьезно не повредив.

Дым, как пух из огромной распотрошенной подушки, погреб под собой пространство двора. Хорошо еще, что по пути в дом я досконально отследила и отложила в памяти расположение построек и местоположение ворот.

Впрочем, я решила поступить проще. Я подбежала к постройкам, облепившим изнутри бетонную ограду базы, и, вцепившись в край железной крыши, подтянулась. Чемоданчик с деньгами, засунутый под куртку, мешал ужасно. Я влезла на крышу — это был, наверное, гараж — и попала в полосу свежего воздуха, не загаженного густым, с черными удушливыми прослойками, дымом.

Ограда была в паре метров. Тремя грохочущими прыжками — металл прогибался и скрежетал под ногами, как будто я весила тонны две, — я добралась до нее и, запрыгнув, перекинула ноги по ту сторону.

«Высокая стенка, однако, — отметила я, переводя дух. — Что же все-таки произошло? Взрыв оборудования, что ли, которое загружали в „КамАЗ“?»

Последняя мысль родилась уже в полете: я прыгнула вниз. На этот раз я приземлилась гораздо удачнее и вывереннее, чем после прыжка из окна. Все-таки тут не было дыма, и я полностью контролировала прыжок.

Проезжая часть была примерно в сорока метрах от меня, за узкой полосой деревьев. Я на несколько мгновений замерла, сидя на корточках и накапливая энергию перед предстоящим марш-броском — подальше, подальше отсюда! — как вдруг услышала шум совсем близко от себя. Я резко распрямилась, и человек, который только что спрыгнул с ограды, выпрямился почти синхронно со мной.

— Черт возьми… — протянула я. — Володя, вы!

Да, это был лейтенант Голокопытенко.

— Идем отсюда побыстрее, пока они не очухались, — выговорил он поспешно. — Бежим туда! — сделал он неопределенный жест рукой.

— Вы не знаете, что там произошло? — спросила я.

— Ну как не знать, — отозвался он на ходу, — знаю, конечно. Капитан Овечкин меня за порчу имущества и за организацию взрыва в столице России по голове не погладил бы!

— Что-о?

— Да вот что слышали!

— Так, выходит, именно вы устроили весь этот тарарам?

— Ну а кто ж еще? Я самый.

— Тряхнуло-то основательно!

— Да уж верно, — выговорил он. — Тормозите машину, Женя. У вас вид более располагающий…

Мы сидели в салоне автобуса Москва — Волгоград, который отправлялся с площади Павелецкого вокзала рано утром на следующий день после описанных выше событий. Ночевали мы с Голокопытенко, если это можно назвать ночевкой, у моей московской подруги, которая была весьма удивлена моему появлению в половине двенадцатого ночи в измочаленном виде и в обществе незнакомого ей мужчины. Я хорошенько обработала и перевязала рану Голокопытенко, так что ему значительно полегчало. Он заснул до утра. Сама же я подремала часа два или три, но заснуть по-человечески так и не смогла.

Автобус, с которым мы отправлялись из Москвы, был полупустым: мало кто жаждал познать прелести поездки на автотранспорте из Москвы до Волгограда с заходом в Тарасов. Конечно, можно было бы отправиться на попутке или даже на самолете, что было бы гораздо быстрее, хотя и дороже. Но в данном случае деньги не интересовали меня: имея триста тысяч долларов наличными, можно не заботиться ни о каких тратах. Я заботилась о другом: о том, что нас будут искать.

Я встала на точку зрения Киврина и поняла, что ему и в голову не придет искать человека, располагающего суммой в треть миллиона в валюте, в… автобусе. Наверняка он для начала попытается отследить заказ на покупку авиабилетов или навскидку пошарит по дорогам. Впрочем, искать иголку в стоге сена, по-моему легче, чем человека на одной из множества дорог, ведущих из Москвы.

И Киврин это тоже понимает. Поэтому скорее всего нанесет удар уже в Тарасове. Стараясь обезопаситься, я сразу же, при первой возможности, позвонила тетушке и попросила ее на время переехать к одной из ее подруг. Я ничего при этом не объясняла, и тетя Мила была недовольна, но моя краткость не дала вволю развернуться ее извечной ворчливости.

О деньгах я Голокопытенко не сказала. Прежде я предпочла выслушать его собственный рассказ — о том, как ему удалось так резко поменять ситуацию, что потенциальные жертвы выскользнули из смертельной ловушки.

Дело было так.

После того как меня и Федора Николаевича вывели из машины и повели в П-образный корпус, Голокопытенко остался один. Чувствовал он себя омерзительно, болело плечо, все тело ныло, а желудок, пустой и ноющий, словно перевернулся неловко и сдавил все внутренности.

Однако же он заставил себя действовать. Ситуация была, что называется, аховая, но попытаться что-то предпринять все же стоило. Тем более что, как оказалось, двери фуры никто не потрудился закрыть, и Голокопытенко удалось незамеченным выскользнуть из машины. Он спрятался за громоздкой железобетонной тумбой в десяти метрах от «КамАЗа».

Сделал он это как нельзя кстати, потому что вскоре грузчики стали подтаскивать к грузовику внушительные ящики и плюс несколько длинных плоских металлических резервуаров. Эти резервуары несли с особым тщанием. Кроме резервуаров были еще какие-то красные баллоны. Насколько Голокопытенко понял из слов руководившего погрузкой человека, в резервуарах находились весьма опасные реактивы, исходные химические вещества для получения черт знает чего, точно он не понял. А то, что они взрывоопасны, равно как и баллоны с некоторыми сжиженными газами, лейтенант уразумел из фразы руководителя погрузочных работ: