Эмили Барр - Ночной поезд

– Модель поведения?

Диана обернулась и посмотрела мне в глаза. Каждая черточка ее лица говорила о том, что она держит себя в руках лишь усилием воли.

– Я замужем за Гаем больше двадцати лет. То есть была замужем. Нам обоим по сорок семь, и мы знаем друг друга как облупленных. Его интрижка с Ларой Финч была, как ни печально, абсолютно в его характере, хотя все, что писали в газетах о том, как они на неделе жили вместе в Лондоне и умело вели двойную жизнь, делает его еще более гнусным ублюдком, чем я подозревала.

Говорят, она убила его потому, что он ни в какую не хотел оставлять меня. Я думаю, это бессмыслица. Потому что, судя по тому, что нарыли газеты, он, очевидно, намеревался меня бросить. Я прямо слышу слова, которые он бы сказал: «Ди, мне надо кое о чем с тобой поговорить». Ему была бы противна каждая минута этого разговора. Иногда я чувствовала, как он к этому готовится. Я так и вижу выражение его лица, все во мне тогда сжималось от ужаса. Однако он в последний момент отступал. Кто знает? Может, он и впрямь отказыватся уходить. Может, она его уговаривала. Звучит вроде бы правдоподобно. Та женщина из поезда, Элен, с которой, кстати, я и дети однажды виделись и которая точно знала, что происходит, то есть ей можно доверять… Она, похоже, убеждена в том, что Лара собиралась бросить своего бедного мужа и что Гай хотел сделать то же самое. И жить потом долго и счастливо. Может, он передумал. Я уже больше ничего не знаю. Для этого потребовалось бы лишь минутное помешательство. Люди в гневе порой совершают безумные вещи.

Чайник начал свистеть. Я смотрела, как Диана выключает газ и насыпает в заварной чайник чайные листья.

– Я тоже завариваю листовой чай, – заметила я. – Сейчас редко кто так делает. А это гораздо вкуснее.

Она улыбнулась, и на долю секунды ее лицо прояснилось.

– Не правда ли? На этом настаивает моя мать, и поскольку меня так воспитали, я тоже так делаю. Совсем другой вкус, не как у чая из пакетика.

– Это как разница между зерновым и растворимым кофе.

– Да! Очень мало кто это понимает. Все либо проявляют снобизм в отношении растворимого кофе, либо извиняются за него, но чайные пакетики общество полностью приемлет. Я рада, что вы цените хороший чай.

Я смотрела, как ее лицо вновь становится печальным.

– Ей-богу, я не думаю, что это сделала Лара, – сказала я. – То есть, конечно, кто я такая, чтобы это утверждать, но я не могу поверить, что она способна на убийство. Мне кажется, там появился кто-то еще.

– Например?

– Ну… не знаю. Кто-то еще. Может, Лара стала свидетельницей убийства. Может, она тоже мертва.

– Тогда ее бы уже нашли.

– В озере или где-то еще. Или, возможно, убийца заставил ее сойти вместе с ним с поезда? Ее могли куда-то увести. Я уверена, в этом деле мы далеко не все знаем.

Диана ничего не сказала. Она налила молока, потом чаю в две одинаковые чашки. Это были настоящие деревенские чашки: кремовые, с розами на боках. В комнату бесшумно вошел кот и потерся о мои ноги. Диана опустилась рядом со мной на диван.

– О боже. Я понятия не имею. Я не настаиваю на том, что все было именно так, как оно выглядит, – откуда мне знать? Я просто пытаюсь осмыслить реальность. Понимаете? Ты как бы держишь в голове свою биографию – вот ты замужем, имеешь детей, переезжаешь в Корнуолл и думаешь, что под старость сможешь описать свою жизнь так: «Гай не был лучшим из мужей, а я была в какой-то мере тряпкой, но мы хорошо ладили, дети выросли и покинули дом, мама умерла, а мы вместе состарились, пусть не без взлетов и падений, но в целом счастливо и по-компанейски». Вот каким должно было оказаться мое будущее до прошлой недели. Теперь мне приходится себе напоминать, что концовка будет другой: «А когда мне было сорок семь лет, моего мужа убили, и я…» Я понятия не имею, как жить дальше. Сначала ты просто не веришь и каждое утро просыпаешься, ожидая, что он здесь или вот-вот вернется на поезде. А потом вспоминаешь, медленно осознаешь, что больше никогда его не увидишь. Суровая, банальная действительность.

– Я очень вам сочувствую.

Она выдавила слабую улыбку.

– Да. Так как поживает Сэм Финч? У них не было детей. Как он справляется?

Я вздохнула:

– Представления не имею, как он переживет все это.

– Да. – Диана кивнула и уставилась куда-то вдаль. – Как и я, только по-другому. Его жена. Мой муж. Оба исчезли. Твою мать. – Она попыталась улыбнуться. – Я вообще-то никогда не ругаюсь. Это не мой стиль. Так расскажите мне о ней. Как вы с ней познакомились? Как она жила до того, как увлеклась моим мужем? И правда ли, что вы ничего не знали? Потому что я не стану вас винить, если знали, моя дорогая. Честное слово, не стану. Все мы поддерживаем подруг, даже если они поступают нечестно. Бог свидетель, и я поддерживала.

Я поерзала на стуле.

– Я действительно не знала. Но у меня было слабое подозрение, что она не совсем счастлива с Сэмом. Я познакомилась с ней на пароме.

Мы просидели за полдень, и я рассказала вдове Гая все, что знала о той женщине, которую все считали убийцей.

Когда я вышла, журналистская свора побежала за мной, но Диана предупредила меня, что так и будет. Она сказала, что надо просто игнорировать все вопросы и идти своей дорогой.

– Они довольно скоро потеряют к нам интерес, – добавила она. – Во всяком случае, есть надежда.

– Как поживает Ди? – завопила женщина у меня над ухом.

Я проигнорировала ее и забрала свой велосипед, благодарная за то, что никто его не украл. Диана была права: несмотря на их молодость, они в большинстве своем не походили на велосипедистов.

– Как она? Как Диана? – кричали остальные. Я села на велосипед и попыталась уехать. Они загородили мне дорогу, вся эта устрашающая толпа. Я решила просто ехать и надеяться, что они отойдут в сторону. Будь я на автомобиле, они бы так и сделали. Я надвинула шлем на лоб и поставила ногу на педаль. Затем тронулась вперед, поначалу медленно покачиваясь. Передо мной находился мужчина, вполне привлекательный. Он самодовольно ухмылялся мне в лицо, загораживая дорогу. Я направила велосипед к нему, а он отказался отойти.

Это наверняка была самая медленная из всех аварий. Я продолжала ехать, хотя слегка виляла, чтобы обрести равновесие, потому что еще не набрала скорость. Он стоял у меня на дороге. Я не могла объехать его стороной, потому что там тоже находились люди, поэтому я просто поехала на него. Он не сделал шага в сторону. Мое колесо врезалось ему в ногу, и мне пришлось поставить свою ногу обратно на землю.

Он расхохотался.

– Она въехала прямо в меня! – обратился он к толпе. У него был безошибочно узнаваемый местный акцент, и я подумала, что он, наверно, из какой-нибудь корнуоллской газеты.