Марина Серова - Ни минуты покоя

Помнится, интервью было выдержано в мягких тонах, и брат и мать убийцы характеризовали его как умного, интеллигентного человека и оба ума приложить не могли — откуда в нем взялось такое зверство.

Хм, а ведь Аникеева очень даже может знать, чьим братом является ее любовник. Наверное, это особенно щекочет ее чувства — адреналин-с!

Да и Марго хороша. Может, это у них семейное — тяга к острым ощущениям?

Я решила не терять времени даром на досужие размышления и, позвонив в газету, попросила к телефону своего знакомого репортера.

— Харитонов? — переспросил он. — Это который из городской администрации?

— Это который серийный убийца, — напомнила я ему. — Мне бы адресок матери.

— Эк чего захотела!

— А в чем проблема?

— Так искать надо! Это ж прошлого года история, все блокноты того времени давно мохом поросли, — нетерпеливо проговорили в трубку.

— А я заплачу. Ты найди того человека, который встречался с матерью Харитонова, и узнай адрес или телефон, — попросила я.

Мне повезло. Оказалось, журналист, который делал тот давний репортаж, сейчас находится в соседней комнате и изнемогает от похмелья, которое нахлынуло на него в середине дня, поскольку пить он начал с утра.

Информация стоила мне всего бутылки водки, которую я вручила радостному представителю «четвертой власти», вышедшему встречать меня на порог редакции. Пол-литра перекочевала в глубокий карман его куртки, а у меня в руках оказался листок блокнота с коряво процарапанным адресом и телефоном Харитоновой.

Поскольку я была уверена, что не встречусь с братом убийцы — ведь тот был в ресторане с Евгенией Аникеевой, — я решила немедленно навестить мать Харитонова. Набирая номер телефона, намеревалась представиться либо работницей службы психологической реабилитации, либо журналистом, который за хорошую сумму купит воспоминания. Но все обернулось гораздо интереснее.

Мне даже не пришлось объяснять причину своего визита. Неожиданно радостный женский голос предложил мне зайти и продиктовал адрес — точь-в-точь тот, который был записан у меня на листке.

Через полчаса я была уже у Марьи Аркадьевны. Когда она открыла мне дверь — я чуть не ахнула. Еще одно совпадение! И какое!

На пороге стояла та самая старушка, которая регулярно встречалась мне во время утренних пробежек в парке. Видимо, судьба еще давным-давно определила, что мне предстоит заниматься этим делом, и решила дать мне возможность познакомиться с одним персонажем моего будущего расследования заблаговременно.

Не уверена, что вам часто приходилось беседовать с матерями убийц, если вы, конечно, не пишете на эту тему какую-нибудь диссертацию. Мне подобный контингент практически не попадался и никаких статистических выкладок видеть не приходилось. Тем не менее я, само собой, предполагала увидеть убитого горем человека, может быть, и крепкого, но наверняка надломленного. Черта с два! Все с точностью до наоборот.

Марья Аркадьевна, казалось, постоянно находилась на вершине счастья. Я даже присмотрелась к ней повнимательнее — не съехала ли у бедняжки крыша после всего пережитого. Оказалось — нет, психика, судя по моим наблюдениям, в пределах нормы. И какой нормы!

— Знаете, душечка, — проговорила она, когда мы прошли в комнату, — вы не удивляйтесь, пожалуйста. Просто я многое для себя поняла за тот год, который прошел со смерти моего старшего сына.

Марья Аркадьевна заваривала чай с мелиссой и продолжала свой монолог, изредка бросая на меня лучистый взгляд улыбающихся глаз.

— Я ведь едва руки на себя тогда не наложила, — поведала мне она. — А потом поняла, что сделанного не воротишь, а жизнь продолжается несмотря ни на что. Как-то сразу мне это открылось, в один миг. Я вдруг так сильно почувствовала, что могу начать жить заново, стать другим человеком… И стала им!

Чай дымился в широких чашках, вкусно пахло мятой, в пепельнице дымилась моя сигарета. Я с неподдельным восхищением смотрела на свою собеседницу. Ведь она смогла отказаться от того, что люди считают для себя самым дорогим! Она отказалась от своего горя.

— И знаете, я счастливый человек, — делилась со мной Харитонова. — Думаете, я бессердечная? Уверяю вас, нет! Просто не надо зацикливаться на чем-то одном, будь это огромное счастье или великая беда. Жизнь — она многослойна, надо присутствовать здесь и сейчас, а не переживать по поводу того, что миновало, и не волноваться о будущем. Когда я это поняла — жизнь переменилась. Можно сказать, что я только начала по-настоящему жить.

— А дети? Вы ощущаете свою ответственность за то, как вы их воспитали?

— Видит бог, моей вины тут нет, — развела она руками. — Я не знаю, почему это произошло. Может быть, передалось наследственное заболевание. У моего покойного мужа в родне это случалось.

Я намеренно сказала «дети», имея в виду и брата убийцы. Марья Аркадьевна не возражала против такой постановки вопроса, и я убедилась, что попала в точку. Поправив на коленях блокнот — я все же представилась журналисткой, — я продолжала задавать вопросы.

Харитонова отвечала на них с предельной откровенностью, ничего не утаивая. Оказалось, что она живет одна, дети давным-давно от нее отдалились…

— Дети? — удивилась я. — Я знаю, что у вас есть младший сын, а кто еще-то?

— Мальчишка еще есть, — пояснила она. — Сын моей племянницы, она в Таджикистане живет, а его сюда отправила учиться. Уж не знаю, чему он тут с Петром научится. Я ей написала, чтобы приезжала и забирала его назад, но та не хочет ни в какую…

И Марья Аркадьевна кивнула на фотографию в рамочке, которая стояла на комоде. Я подошла поближе и увидела, что на ней запечатлены человек, которого я видела сегодня выходящим из синей «Тойоты» — Петр Харитонов, и мальчишка с автоматом, знакомый мне по офису «Октопуса». Интересная, однако, складывается комбинация.

— Психические нарушения, говорите, — повторила я, снова поворачиваясь к Харитоновой. — А не боитесь за второго своего сына?

— Он взрослый человек и сам отвечает за свои поступки, — твердо сказала Харитонова. — Я его больше года уже не видела. Да и не горю желанием, если честно. Вы блокнотик-то отложите пока…

И, приблизив ко мне лицо, Марья Аркадьевна горячо зашептала:

— Если бы меня спросили хотя бы пять лет назад: кто из моих сыновей попадет в тюрьму, я бы не колеблясь указала на Петра. Он-то уж точно чокнутый! Я даже думаю, что старшего братца он настрополил. Не в смысле «пойди и убей», конечно, но настраивал он его определенным образом — это точно. Петр ведь у меня очень волевой и сильный человек, кого хочешь на что хочешь подвигнуть может.

— Даже так?.. — задумчиво проговорила я. — Что ж, мне остается еще раз позавидовать вашей волевой натуре. Дети иногда вырастают совсем другими, нежели мы того желали. Но вы правы — что было, то было. А жизнь продолжается, несмотря ни на что.