Марина Серова - Полный финиш

— А ты — как всегда. Кто вчера пошел в молодежную дискотеку «Синьор Помидор» и раздавал пригласительные на сегодняшнее торжество? А потом взял да и разбил два зеркальных стекла… говорил, что туда посадили по обезьяне, чтобы тебя, стало быть, передразнивать?

Рощин нахмурился и спросил:

— Какие пригласительные?

— Ну так он из вашего стола, Эдуард Сергеич, стянул несколько пригласительных и накрутил на них несколько своих собутыльников. Двое сюда и попали. Я сегодня выловил этих приглашенных, да ваш дядюшка пригрозил устроить оглушительный скандал, если ребят этих отсюда вытурят. Пришлось оставить.

— Каких ребят? — вмешалась я. — Никаких ребят, Дубнов. Ты что, в своем ли уме? Люди с улицы… в такой ситуации? Интересно. Ну-ка, подведи меня к этим приглашенным, Сережа.

Дядя Жора негодующе воззрился на меня:

— А это еще что за цаца? А? И ишшо… сканда-ли-зи-ру-ет общественность! — с трудом выговорил он. — Ты на ее вот глянь, а, Эдька! У нея ж на лице ейном написано, что, стало быть, она тебе буксы перегреет, как пить дать!

Рощин только покачал головой, а Дубнов взмахнул рукой, показывая на неугомонного старика — и двое охранников, вежливо взяв его под руки, подвели к другому столу и бережно усадили. Дядя Жора попытался отбрыкиваться, но, почуяв тщетность своих контрмер, утихомирился.

— Дядя мой, — сказал Рощин. — Машинист на пенсии. Водил поезда как раз в Адлер и обратно. А сейчас живет тут вот… в Сочи. Артист еще тот.

— Я заметила. Сережа, — повернулась я к Дубнову, — где те два приглашенных, которым Георгий Ильич пожаловал… контрамарочку, так сказать?

— А вон они.

Я прищурила глаза и тут же широко их распахнула… И немудрено. Потому что в двух указанных Дубновым гражданах, проникших в ресторан «Жемчужный сад» на не совсем законных основаниях, я узнала… да-да, совершенно верно, Костю Ковалева и Пашу Немякшина.

Крылова, моего вчерашнего провожатого, с ними не было, но вполне хватило наличия и этих двоих.

И само присутствие этих людей на юбилее Рощина, так вписывающееся в череду случайностей, выстроившихся, как состав на рельсах, на остове промелькнувших странных дней — дней ночных кошмаров и загадочных трагических событий, — само присутствие Ковалева и Немякшина на юбилее не могло не наводить на соответствующие мысли.

— Интересно, — сказала я сама себе уже вслух. — Это становится совсем интересно, как говорил робот Вертер, когда Коля Герасимов рассказывал ему про космических пиратов.

— Ты их знаешь? — спросил Дубнов.

— Знаю ли я их? Ну конечно… нет. Сейчас пойду познакомлюсь.

Сергей неопределенно пожал плечами и повернулся к шефу, который разговаривал с какой-то расфуфыренной эмансипированной дамочкой, при каждом слове вытягивавшей губы трубочкой….

— Это самое… главное, чтобы Крылов не проснулся до завтрашнего утра.

— Ет-та па…пачиму?

— Потому что если он проснется, то снова начнет всякий кипеж заваривать… Как он сегодня уши поставил, когда приволокся под утро на катке… асфальтоукладчик который. Он же напрямую поехал.

— Эта… не видел.

— Конечно, не видел. Ты ж сегодня как проснулся… к обеду, так сразу за пивом и побежал. На сад Нины Борисовны и не взглянул, так спешил похмелиться.

Немякшин мутно посмотрел на Ковалева, который с аппетитом уписывал отбивную размером едва ли не с полотенце для мытья рук, и ответил следующим замечательным образом:

— А чев-во? Ета самое… ета самое… какой каток? При чем тут… это самое… сад Нины Борисовны?

— А при том, что этот придурок Крылов въехал в него через забор. Представляешь, что будет, если въехать в забор на катке и наехать при этом на пальму?

— Предста-вля-ю, — отозвался Немякшин и тут же услышал над ухом звонкое:

— А вот я не представляю.

Паша поднял глаза и пробормотал:

— Же…женя?

Я уселась рядом с Костей Ковалевым и весело улыбнулась прямо в глаза несколько опешившим парням:

— Да, это я. А что вы там говорили про гражданина Крылова? Кажется, он пришел сегодня утром, будучи пьяным не иначе как в полнейший хлам?

— Д-да.

— Кажется, это мы с ним немного перепили, братцы. А вообще — я хотела бы посоветовать вам уделять меньше внимания алкогольным напиткам. Кстати, я хотела спросить: а как это вы сюда попали?

— У тебя голос, как у этой жабы из тупого сериала про крутых суперменистых америкашек, которые лезут не в свои дела… этого… «Ее звали Никита». Где там еще телка ходит и всех мочит, — хмуро сказал Ковалев. — Такая… пучеглазенькая. Ты что, тут по приглашению, как и мы, или снова работой на богатого папика осчастливили?

Я пожала плечами:

— Что-то ты, Костя, сегодня какой-то… мизантропически озабоченный.

— Не мизантропически… не озабоченный, — немедленно откликнулось нигилистически настроенное эхо в лице Паши Немякшина. — А вообще… давай выпьем. И телки тут… ниче телки.

Бессвязный вербальный набор Паши завершился басовитым хрюканьем, после чего хлопец поднялся и передислоцировался к каким-то фотомодельного вида хохочущим пьяным девицам. Я же наклонилась к Ковалеву и негромко произнесла:

— Не нравится мне все это. Не нравится, Костя. Учти, Ковалев.

— Ты о чем это? — Он недоуменно прищурился, но я уже поднялась и направилась к Рощину.

А примерно через час произошло непредвиденное…

…Нет, не очередной кровавый инцидент, хотя крови хватало. Крови от прекрасно приготовленного бифштекса, который поедал Эдуард Сергеевич Рощин, — крови, которая в полном несоответствии с джентльменскими манерами Эдуарда Сергеевича и его умением держать себя в пристойном светском обществе летела во все стороны и даже попадала мне на платье.

Просто — Рощин напился.

Это и было тем самым непредвиденным, о чем я упоминала выше.

К одиннадцати вечера Эдуард Сергеевич стал практически невменяем. То есть не то чтобы он напился до визга, который не в состоянии издать ни один уважающий себя поросенок… нет. Просто он уже не слышал ничего, что бы ни говорили ему окружающие, включая и меня, а непрестанно говорил сам. При этом жестикулируя с вполне вероятной угрозой оставить меня без глаза.

— Я х-ха…тел сказать, Женя, что это как бы… провидение, что вы оказались в Сочи в такой фено… менальный… мемо… меме-нт… моменто мори…

Пока эти слова, ковыляя, как пьянчужка по лестнице из полуподвальной пивной — «рыгаловки», вываливались из раскрытого рта Рощина, мне думалось, что, по всей видимости, в эту поездку меня просто-таки преследует злой алкогольный рок. В плане того, что кто бы со мной ни общался, он немедленно напивается и демонстрирует мне все лучшее из усвоенных им жизненных уроков, что только имеет. Мне же пить ни в коем случае не рекомендуется: следуют загадочные периоды непонятной слабости, ночью плавно перетекающие в кошмары.