Марина Серова - Смерть наяву

Может быть, еще есть способ как-то все поправить? Пойти на мировую, кому-то сделать один шаг навстречу. Ведь это же так просто!

Вот если бы сейчас открылась дверь и Роальд вышел ко мне и сказал: «Женя, милая, я вел себя как свинья. Ты, конечно, тоже была ко мне несправедлива, но давай не будем вспоминать старое. Ты мне очень дорога, и я не хочу с тобой расставаться. Я не знаю, что будет с нами дальше, но я должен сказать, что я тебя…»

— А ты случайно не помнишь, я вчера в столовой три бутылки пива купил или четыре? — высунулся Роальд в проем двери.

Я уже открыла рот, собираясь сказать все, что я о нем думаю, как вдруг зазвонил телефон. Услышав в трубке голос Барсукова, я позвала Роальда.

Присутствовать при разговоре я не желала и вышла в свою комнату. Но Роальд ворвался ко мне через несколько минут и, запрыгнув на кровать, сжал меня в объятиях. Он был на седьмом небе от счастья.

— Ты представляешь! — захлебываясь, рассказывал мне он. — Меня пригласили в Голливуд! Теперь ты видишь, что я был прав!

И я все ему простила.

Когда ты видишь счастливое лицо ребенка — пусть даже вполне взрослого ребенка, каким был Роальд, — на него невозможно сердиться.

— Барсуков сказал, что Фиштейна убрали где-то на Кайманах и теперь его дело поглотил кто-то еще. В общем, все нормализовалось, — вдохновенно посвящал меня в новые реалии Голицын.

«Нормализовалось, но только не для Гарика Фиштейна», — заметила я про себя, еще раз убеждаясь в полном и окончательном эгоизме Голицына.

— В общем, — продолжал Роальд, — один деятель из нового руководства Союза кинематографистов сбил деньгу на фильм, и теперь режиссер набирает штат под картину — русско-американский проект. У меня, к сожалению, не главная роль, но все же…

— Рада за тебя, — вздохнула я, погладив Роальда по голове. — Когда едешь?

— Барсуков сказал, что меня ждут послезавтра. Он посоветовал съездить к Муханову и дать интервью по «Эху столицы» насчет новых планов.

— Что ж, я могу тебя подвезти, — предложила я с грустной улыбкой. — Мой «Фольксваген» в твоем распоряжении, дорогой…

Пока Роальд распинался в прямом эфире о своих блистательных перспективах и мосфильмовско-голливудском проекте, я ходила по коридору студии «Эха столицы» и курила в не отведенных для этого местах.

Мне было не по себе.

Какое-то смутное предчувствие нехорошо шевелилось в груди — словно медленно разворачивающаяся змея, готовая поразить жертву.

Жертву…

«Голицын обречен, — неожиданно для себя вдруг поняла я. — Его непременно убьют. Здесь, в этом городе, в самое ближайшее время».

Почему я так четко сформулировала эту мысль — сама не знаю. Но я чувствовала, что это убеждение возникло не на пустом месте.

Все эти дни, несмотря на суету и нервотрепку, я продолжала анализировать попытки покушения — и все вместе, и одну за другой.

И теперь подсознание вытолкнуло на поверхность вывод. Но что заставило меня прийти к такой неутешительной констатации? Смогу ли я предотвратить то, что теперь казалось мне неизбежным?

Голицын выскочил из аппаратной едва ли не вприпрыжку. Он подскочил ко мне и, схватив за руки, закружил по коридору. Отдышавшись, он предложил:

— Поедем домой?

И хитро при этом подмигнул, намекая на продолжение наших отношений.

Интим, который зависит только от минутного настроения партнера? Причем партнер этот, то есть я, — не более чем подвернувшийся под руку субъект противоположного пола, с которым можно радоваться своим удачам и на физиологическом, так сказать, уровне? Нет, Ромочка, давай быть честными.

— Знаешь, я немного устала, — проговорила я растерянно. — Я не хочу сейчас заниматься любовью, не тот настрой. Тем более что мне надо с тобой обсудить наши дальнейшие планы.

— Дальнейшие планы! — возбужденно шептал мне на ухо Роальд, увлекая меня по лестнице к выходу. — Я же говорю: поехали домой! Ну, что же ты?!

Он буквально выволок меня из подъезда на крыльцо и потащил к автомобилю. Честно говоря, мне было противно. Хотелось больше никогда не видеть Голицына, его смазливой физиономии и этой похотливой ухмылки. Наконец, мне просто хотелось остаться одной.

— Пусти меня, — вырвала я руку. — И попробуй хоть на немного опуститься с небес на землю. Давай обсудим наши с тобой отношения.

— Зачем обсуждать? — не унимался Роальд. — Лучше наши отношения реализовать на практике! У тебя такая удобная постель…

Пока он нес всю эту околесицу, мимо нас просвистел мотоцикл, несшийся по центру шоссе. Поравнявшись с моей машиной, человек на «Юпитере» поднял руку и… и я едва успела схватить Роальда за голову и пригнуть его к ручке левой дверцы.

Да, это был выстрел… И то, как он был произведен, и само оружие — я уже нашарила глазами пулю — ставило ряд новых вопросов.

— Ты что, драться? — вырвался из моих рук Роальд. — Прямо на людях, да?

— Дурак, — тихо сказала я. — В тебя стреляли. Видишь этот кусочек свинца?

Я отошла на шаг, подняла с асфальта еще теплый плевочек металла, размером с ноготь мизинца, и продемонстрировала его Роальду.

— Ты уверена? — нахмурился Голицын. — Слушай, по-моему, это уже слишком…

— По-моему тоже, — согласилась я. — Хотя, знаешь, мне сдается, что этот человек вовсе не хотел тебя сейчас убивать.

— Я ничего не понимаю, — закричал Голицын, размахивая руками. — С тобой я чувствую себя полным идиотом! То меня хотят убить, то не хотят!

— Тем не менее все обстоит именно так, — заявила я. — Пока что можешь поверить мне на слово. Но ты сам в этом скоро убедишься.

— Интересно, когда? — язвительно поинтересовался Роальд. — После того как мне перережут горло? Или продырявят череп?

— Постой-постой, — нахмурилась я. — Кажется, я что-то начинаю понимать…

— Да что тут понимать! — завопил Голицын. — Ты для чего ко мне приставлена? Охранять или что? Почему ты стоишь тут как вкопанная, а не мчишься на машине в погоню за убийцей?

— Я нанималась именно охранять тебя, а не ловить твоих врагов, — уточнила я. — И вообще, если ты хочешь остаться в живых — а шансов у тебя, честно говоря, не так уж много, — то изволь меня слушаться. Впрочем, тебе мои слова что горох о стенку.

Голицын не замедлил обидеться. Он надул щеки и отвернулся, но все же чувствовалось: он понял, что я права. И опасается, что если начнет спорить со мною, то я могу и просто оставить его на произвол судьбы.

— Ага, — кивнула я, — кажется, я все просекла. Значит, так, сейчас мы заедем в одно место, а потом — сразу домой. В качестве жеста доброй воли с моей стороны разрешаю тебе купить шесть бутылок пива.

— А почему так много?

— Две — мне, — пояснила я. — И вот еще что. Из дома ты позвонишь Муханову и договоришься с ним об очередном прямом эфире.