Татьяна Коган - Клуб для избранных

— Ха, это еще терпимо. Вот у меня однажды был действительно паршивый день рождения. Мы с однокурсниками договорились встретиться в баре, я предвкушала веселую вечеринку, нарядилась и в итоге напрасно прождала несколько часов — никто так и не появился и даже не позвонил. Как потом выяснилось, я перепутала название бара, а мой телефон из-за какого-то бага не принимал звонки, так что связаться со мной никто не мог, а я была слишком горда, чтобы позвонить самой. Тупо просидела одна, как идиотка, целый вечер, чувствуя себя никому не нужным ничтожеством.

— Да, это, пожалуй, похуже…

— Похуже? Да паршивее того дня рождения просто быть не может!

Еще как может, Викки. Еще как может.

Майк перестал грести, замерев в невесомости и экономя остававшийся в легких воздух. Нужно потерпеть еще немного. Если он продержится, не выныривая, достаточно длительное время, преследователи подумают, что он утонул.

Нужно успокоиться, перестать суетиться и паниковать. Замедлить сердцебиение. В армии их тренировали задерживать дыхание, и он показывал неплохие результаты. Закрыть глаза. Расслабиться. Отвлечься на приятные мысли.

— Что, серьезно? — Майк насмешливо лыбится.

— Абсолютно серьезно! Все, что угодно, — убеждает его Викки.

— Хорошо, тогда разрекламируй мне… ммм… жир.

— Жир?

— Ага. Слишком трудно для тебя?

— Так, погоди. Дай секундочку. — Она на мгновение задумывается. — Вот. Жир — твой лучший друг, он всегда будет с тобой, как бы ты ни пытался от него избавиться. Он никогда не попросит у тебя того, что тебе самому не понравится. Ему не нужны твои жертвы. Он хочет, чтобы ты получал самое сладкое, самое вкусное. И чем больше ты наслаждаешься едой, тем сильнее ощущаешь его присутствие…

— Это ужасно.

— Почему?!

— Ты ужасный рекламщик. Никогда этим не занимайся. — Майк смеется и уворачивается от тычка под ребра.

Тело ныло от усталости, а глаза уже не различали ничего, кроме мутного, не имеющего конца и края водного пространства. Кислород в легких закончился, давно следовало всплывать. Но мозг уже плохо соображал, реакции замедлились, и где-то на задворках сознания мелькнула пугающая догадка: затянул, слишком затянул, уже поздно, уже не всплывет…

Он больше не испытывал дискомфорта — парил в вакууме, утратив ориентацию во времени и подступив к грани, за которой начинается забытье. Даже удушье перестало его беспокоить: организм исчерпал последние ресурсы и прекратил борьбу.

Вот и все, Майки. Вот и все.

Слабая вспышка сознания — а может быть, животный инстинкт — заставила его напрячься и оттолкнуться ногами. Он не понимал, куда его несет — на спасительную поверхность или на могильное дно. Он позволил своему телу сделать выбор — у него самого на это просто не оставалось сил.

Нолан с хрипом втянул в себя первый живительный глоток воздуха, затем еще и еще, вырываясь из оцепенелого беспамятства. Моторная лодка грохотала где-то в стороне, удаляясь, и его захлестнула эйфория облегчения.

У него получилось! Получилось, черт возьми!

Оголтелое сердце колотилось в горле. Ставшее вдруг необычайно острым зрение позволяло видеть мельчайшие оттенки утонувшей в синеве ночи: тонкий, еле различимый силуэт птицы — ее крылья быстро взмывали и опускались, а затем замирали в долгом парении; серебрилась вдали то ли полоска берега, то ли мерцающее под луной мелководье; а река, такая враждебная прежде, черная, теперь струилась жидким фиолетовым оловом.

Медленно и бесшумно, стараясь не поднимать брызг, Майк поплыл к берегу.

Мне было семь лет, а ей — десять. За своей старшей сестрой я таскалась повсюду и смотрела на нее с открытым ртом. Еще бы — ведь она была такая большая, взрослая. Она много знала и всегда рассказывала упоительные сказочные истории, делая меня главным персонажем. Она меня любила, хотя по-настоящему близки мы никогда не были — гораздо больше общих интересов у Лорел было со старшими братьями, Заком и Гэбриелом. Тем исполнилось по одиннадцать, и они втроем вечно о чем-то шушукались, обсуждали школьные темы, заставляя меня жутко ревновать и завидовать. Когда ты самый младший в семье, это, помимо бонусов, имеет и ряд неудобств. Тебя не воспринимают всерьез.

Лорел всегда была жутко самостоятельной. Даже когда родители запрещали ей куда-то идти, мотивируя это или поздним временем, или необходимостью делать уроки, Лорел все равно находила способ получить желаемое. Она тихонько выбиралась через окно, ловя мой взгляд и прижимая палец к губам, призывая молчать и хранить тайну. Я рвалась вместе с нею, но она брала меня только в самых исключительных случаях.

Для меня эти редкие запретные вылазки из дома становились удивительным приключением, которого ждешь всем сердцем, а потом неделями смакуешь воспоминания. Хотя, если подумать, ничего особенного не происходило — мы просто гуляли по району, представляя, что отправились в кругосветное путешествие; залезали на раскидистый вяз в конце улицы, в полной уверенности, что покоряем высоченную горную вершину, и оттуда взирали на прохожих, жуя припасенные в кармане фисташки. Или отправлялись на пруд в дебрях лесистого парка и подолгу сидели на песчаном откосе, глядя на воду и фантазируя, что мы на берегу океана и на горизонте вот-вот появится корабль. Иногда к нам присоединялся мальчишка из дома напротив, симпатичный и вихрастый, учившийся с Заком и Гэбриелом в одном классе. Лорел называла его Ковбой, потому что он обожал носить клетчатые рубашки и жилетки с бахромой и выглядел при этом весьма самодовольно. Забавный был пацан, хотя на меня он никогда не обращал внимания — в этом возрасте разница в четыре года кажется бездонной, и для него я была глупой, шепелявящей малявкой.

Стояла середина лета, которое мы с Лорел проводили дома. Зак и Гэбриел (счастливчики) тренировались в летнем спортивном лагере, а мы с сестрой отчаянно скучали. Однажды в субботу — родители с соседями жарили на бэкъярде барбекю — Лорел предложила сбежать на пруд искупаться.

— Они все равно не узнают. — Сестра кивнула на родителей, потягивающих пиво и обсуждающих с друзьями какую-то животрепещущую тему. — Скажем, что идем в гости к Ковбою, они не будут против. А когда начнут беспокоиться, мы уже вернемся домой.

Разве я могла противостоять подобному искушению?

К Ковбою мы действительно зашли — но лишь для того, чтобы убедить его присоединиться к нам. Мы караулили его, притаившись за пышным кустом (мама называла его фор-зи-ци-я), и ждали, когда же он сможет незаметно выбраться из дома, прихватив с собой полотенце — свое мы опрометчиво позабыли.