Евфимия Пащенко - Свой человек на небесах

На следующую ночь, под утро, старушка умерла. Теперь Нина знала, что ее зовут…звали Надеждой Ивановной.

— Если бы Вы знали, какая она была добрая! — сквозь слезы рассказывала молодая женщина, которую Нина Сергеевна поначалу приняла за внучку покойной. — Ведь она же нас с Мишей вырастила. Когда мама с папой утонули, она сказала, что ни за что не позволит сдать нас в детский дом. И взяла нас к себе. Мы ее иначе как мамой не называли… Хотя на самом деле она нам с Мишей — двоюродная бабушка. А еще — крестная. Да, ведь ее же теперь отпеть надо. Она мне много раз говорила: Манюшка, как умру, ты уж меня отпой. И иконку мне в гроб положи. Вот эту самую…

Женщина обернулась к кровати, на которой, теперь уже вечным, непробудным сном почивала Надежда Ивановна. А в головах у нее висел маленький медный образок Илии пророка, возносящегося в небо на огненной колеснице. В этот миг Нина вспомнила, что храм, который когда-то стоял на Лихострове, был освящен в честь именно этого святого.

— Иконка-то эта ей еще от родителей досталась, — пояснила Мария. — Правда, мама осиротела еще совсем маленькой. Может, оттого она всех так жалела, что сама у чужих людей выросла, горя хлебнула… — и она снова заплакала, отчаянно, безутешно, как плачут те, кто утратил самого родного, самого близкого человека.

Не в силах видеть ее горе, Нина встала и вышла на крыльцо. Пожалуй, впервые в жизни она подумала не о себе, а о ком-то другом. Достав из кармана мобильный телефон, Нина набрала номер отца Олега. И долго ждала, пока оттуда не раздался раздраженный голос священника:

— Это Вы, Нина Сергеевна? Что Вам нужно?

— Батюшка, сегодня умерла одна из Ваших прихожанок, — сказала Нина Сергеевна, которую несколько покоробил тон отца Олега. — Она просила свою дочь, чтобы та ее отпела. Вы не могли бы это сделать?

— Простите, но сейчас я очень занят, — сухо произнес священник. — Приеду — отпою. И вообще, с какой стати об этом меня просите Вы? Сами говорите, что у нее есть родственница. Вот пусть эта женщина сама и обратится ко мне. А то они вместо того, чтобы попросить батюшку, бегают к этой своей знахарке… добегаются.

Вслед за тем из телефона послышались гудки. Как видно, отец Олег счел их разговор оконченным…

В гробу Надежда Ивановна казалась совсем маленькой, еще меньше, чем была при жизни. Поверх рук усопшей, сложенных на груди, поблескивала ее любимая медная иконка Илии-пророка. У гроба рыдала Мария. А рядом стоял похожий на нее мужчина с пробивающейся сединой в волосах. То был ее старший брат Михаил, вчера прилетевший из Москвы.

Проводить Надежду Ивановну «в путь всея земли» явилось человек двадцать: ее родственники, соседи, знакомые. Пока шло прощание, Нина решила пройтись по кладбищу. Она брела между могилами, вглядываясь в лица на фотографиях, вчитываясь в имена и даты на табличках… И чем дольше она шла, тем страшнее ей становилось: слишком молодыми были эти лица и слишком краткими были жизни этих людей… Мало того: судя по тому, что с каждым новым годом пресловутая жатва смерти на Лихострове становилась все более обильной, местное население стремительно вымирало. Но почему?

И вдруг Нину осенила внезапная догадка. Так вот отчего к «Пристани» проторена такая широкая дорога! Петр Козлов не оговорился, назвав свое заведение градообразующим предприятием. За недолгие дни своего житья на Лихострове Нина Сергеевна уже успела узнать, что местный лесозавод давно закрыт, от зданий молочной фермы не осталось и следа, школа сгорела прошлым летом, а клуб, вместе с его пьяным сторожем — этой весной. Так что лихостровцам нечем жить и некуда идти, кроме как в «Пристань». Ведь испокон веков отчаявшийся русский человек топит горе в вине, не догадываясь, что этим убивает не «змею-тоску», а себя самого. И завсегдатаи «Пристани», один за другим, обретали, так сказать, «тихое пристанище» на здешнем кладбище… А ведь, будь на Лихострове храм, все могло бы сложиться иначе… В этот миг Нине пришло на ум, что она так и не удосужилась узнать, где же стояла сгоревшая в двадцатые годы Свято-Ильинская церковь…

Но тут до нее донеслось пение:

Голос певицы Нина узнала сразу. И подошла поближе. Так что смогла хорошо разглядеть бабку Лизавету. Старуха, облаченная, ради торжественности события, в свою лучшую одежду: сиреневую юбку, черную шифоновую кофту с пышным бантом на вороте и черный блестящий платок с красными розами, важно расхаживала вокруг гроба с дымящейся медной кадильницей в руке, сопровождая все это заунывным пением:

И это — отпев? Нине Сергеевне хотелось вмешаться, остановить происходящее. Неужели никто из стоящих у гроба не понимает, что на их глазах совершается не отпев, а чудовищная пародия на него? Но тут Нине вспомнился ее телефонный разговор с отцом Олегом. Зачем она тогда не удержалась и пересказала его Марии? Ей надо было объяснить, что батюшка просто-напросто очень занят и потому отпоет Надежду Ивановну позже… в конце концов, существует и такое понятие, как заочный отпев. Однако вряд ли Мария согласилась бы ждать. Ведь она слишком любила приемную мать и потому хотела во что бы то ни стало поскорее выполнить ее предсмертное желание… Для нее, далекой от веры, не существовало разницы в том, кто отпоет Надежду Ивановну: священник или знахарка-попиха. И, приглашая на похороны бабку Лизавету, она не догадывалась, что ее приемная мать просила совсем не о таком отпеве. Мало того — теперь Надежда Ивановна так и останется неотпетой. Увы, всем известно, куда могут завести человека благие намерения…

«А ведь если бы на Лихострове была церковь…» — опять подумалось Нине. Но в этот момент гроб опустили в могилу и стали засыпать землей. Потом бабка Лизавета спела над свежим холмиком «Вечную память». Вслед за тем участники похорон потянулись к выходу с кладбища. В этот миг к Нине Сергеевне подошла Мария:

— Вот и отпели маму… Слава Богу. Теперь пойдемте, помянем ее на святом месте. Чтобы ее душеньке ТАМ легче было…

К изумлению Нины, этим «святым местом» оказалась знакомая ей «Пристань»!

Нина не знала, сколько времени уже продолжались поминки. И в какой момент из-за стола исчезла восседавшая на почетном месте бабка Лизавета. Пожалуй, ей не надо было так много пить! Тем более восемнадцатиградусной рябиновой настойки, от которой прямо-таки разило спиртом. Однако Мария бдительно следила за тем, чтобы ее рюмка была полна доверху, и в очередной раз уговаривала Нину выпить за упокой своей мамы — «чтобы ей ТАМ хорошо было». Что до самой Нины, то после событий последних дней ей хотелось лишь забыться и заснуть. Правда, вместо желанного забвения ее все больше начинала донимать головная боль. И Нина решила выйти на улицу в надежде, что на свежем воздухе ей станет легче. А перед этим пойти в туалет и умыться холодной водой. Иногда одно это помогало ей снять подобную головную боль. Правда, Нина весьма смутно представляла, где она сможет найти уборную. И потому отправилась наугад по коридору, в конце которого, по ее предположениям, должен был находиться искомый объект.