Евфимия Пащенко - Свой человек на небесах

Однако теперь Нина узнала правду. И это не случайно. Значит, именно ей доверено выполнить волю отца Матфея и навсегда избавить Лихостров от пресловутого отравленного источника. Этой же ночью Нина подожжет «Пристань». Разумеется, за это ее будут судить. Но непременно оправдают. Ведь это же не преступление, а подвиг — спасти от гибели жителей целого острова! Она прослывет героиней…

Увы, новоявленная «дева Эвменида» [22] Из стихотворения А. С. Пушкина «Кинжал». «Девой Эвменидой» поэт назвал Шарлотту Корде, в 1793 г. убившую одного из вождей французской революции, Ж. П. Марата, и казненную за это. В древнегреческой мифологии Эвмениды (или Эринии) — богини мщения. забыла, что отец Матфей упоминал не только о своем, но и еще о чьих-то отравленных источниках…

Нина Сергеевна еще не успела приступить к утреннему чаепитию, как за окном послышались голоса. Она выглянула на улицу и увидела, что возле крыльца стоит приехавший из города отец Олег. А рядом с ним — лихостровские старухи. Среди них была и Марфа, которая с подобострастной улыбкой на лице что-то рассказывала батюшке. И это — после того как она вчера за глаза поливала его грязью! Разумеется, Нина решила немедленно обличить лицемерку. И вышла из дома навстречу отцу Олегу.

К изумлению Нины, священник не удостоил ее своим благословением.

— Ну, Нина Сергеевна? — спросил он тоном, который не сулил ничего хорошего.

— Что случилось, батюшка? — Нина Сергеевна искренне не понимала, что имеет в виду отец Олег.

— Не пытайтесь меня обмануть, — строго произнес священник. — Мне все известно. Что Вы на меня так смотрите? Кто посоветовал дочери той умершей старухи пригласить на похороны знахарку? Разве не Вы? В таком случае, почему Вы не остановили это кощунство? Ведь Вы же присутствовали на похоронах… Мало того: почему церковный дом всю неделю стоял закрытым? В итоге люди, пожелавшие удовлетворить свои духовные нужды, не имели возможности это сделать. Где Вы пропадали все это время?

Нина Сергеевна уже хотела рассказать батюшке о таинственных сновидениях покойной Надежды Ивановны, о просьбах отца Матфея очистить его отравленный источник, о ее поисках оного, зашедших в тупик по проискам втершейся к ней в доверие коварной знахарки… А еще — об услышанном вчера в «Пристани» и в аптеке. Пусть отец Олег убедится — она ни в чем не виновата. Пусть он узнает правду. Ведь кто-то же должен сказать ему правду…

Однако священник оборвал ее на полуслове:

— Что за чушь! И Вы думаете, я поверю в этот бред? Что? Как ты смеешь возражать батюшке? Да ты никто, ничто и звать тебя никак! Поняла? Убирайся отсюда! И чтобы духу твоего здесь больше не было!

Демонстративно отвернувшись от Нины, отец Олег прошествовал в дом. За ним последовали лихостровские старухи. Марфа шла последней. На пороге она обернулась, и с нескрываемым злорадством посмотрела на рыдающую Нину Сергеевну. После чего закрыла за собой дверь, для пущей верности заперев ее изнутри на щеколду.

А из окна стоявшего через дорогу приветливого зеленого домика с видом триумфатора наблюдала за происходящим бабка Лизавета…

С первым же рейсом «Лебедя» Нина Сергеевна уехала в город. Она даже не стала просить, чтобы ей вернули кое-какие вещи и книги, привезенные ею из города. Пропади все пропадом! Она не желает больше видеть ни этого проклятого острова, ни этого дома, ни этих злобных, лживых людей, думающих только о себе. Гори все это ясным пламенем!

Нина не подозревала, насколько пророческими окажутся эти, случайно брошенные ею слова…

…Уже который день Нина выходила из дома лишь раз в сутки — в магазин. Она не включала радио и телевизор, не отвечала на телефонные звонки. У нее просто не было сил делать это… не было сил жить. Да, прежде ее не раз обижали, и нередко — незаслуженно. Но она не ожидала, чтобы подобное могли сделать ее единоверцы. Тем более — батюшка. Ведь он же сам попросил Нину помочь ему в благом деле духовного просвещения жителей Лихострова! И вот чем все это кончилось… А ведь, как говорится: «конец — делу венец»… Но почему же столь благое дело увенчалось столь плохим концом?

В какой момент ей пришло на ум помолиться? Этого Нина не знала. После возвращения с Лихострова она не молилась ни разу. Ей казалось, что в этом больше нет смысла. Зачем молиться Тому, Кто должен был заступиться за нее? И, тем не менее, не сделал этого. Где же Его благость и справедливость? Почему? За что? Вопросы бессмысленны — Он не ответит ей…

Нина машинально прочла кафизму Псалтири. Потом, встав на колени, открыла Евангелие. Прежде она каждый день вычитывала по главе из Евангелия… На сей раз ей открылась седьмая глава Евангелия от Марка. Нина хорошо помнила ее содержание. Вот книжники и фарисеи спрашивают Спасителя, почему Его ученики нарушают предание старцев, не омывая рук перед едой? И Он отвечает… сперва им, а потом и недоумевающим Апостолам: «Неужели не разумеете, что ничто, извне входящее в человека, не может осквернить его? Потому что не в сердце его входит, а в чрево… Далее сказал: исходящее из человека оскверняет человека. Ибо извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы… злоба, коварство, непотребство, завистливое око, гордость, безумство, — все это зло извнутрь исходит и оскверняет человека» [23] Мк. 7, 18–23. .

И тут перед внутренним взором Нины словно разорвалась некая завеса. Она поняла — эти слова являются ответом и на ее «почему?», и на загадочные слова отца Матфея об «отравленных источниках». Ведь разве возможно сотворить Богоугодное дело тому, чье сердце отравлено злобой, гордыней, завистью и коварством? Увы, из отравленного источника может течь только яд…

Но теперь она знает это. Значит, все еще можно исправить. Завтра она позвонит отцу Олегу. И попытается объясниться с ним. Он непременно поймет ее… он должен ее понять. Тогда они вернутся на Лихостров. Но уже иными людьми. Не жестокими самовлюбленными гордецами, «ищущими своего» (1 Кор. 13, 5), а теми, кто во имя Господне пришел послужить несчастным лихостровцам, за годы гонений на веру привыкшим жить по волчьим законам безбожного мира. И не ведающим, что существует иной закон — закон Христовой любви… И, если над Лихостровом и впрямь тяготеет некое проклятие, они непременно снимут его и спасут остров.

Нина выглянула на улицу. Из окон ее дома на Набережной в закатном свете так хорошо был виден Лихостров, утопающий в зелени тополей! А над ним висела зловещая черная туча. Вероятно, к ночи разразится гроза. Зато каким же свежим и солнечным будет утро нового дня! Да! Завтра для всех их: для нее, для отца Олега, для лихостровцев — начнется новый день и новая жизнь. И в ней уже не будет места коварству, злобе, гордыне — только самоотверженная любовь, радость, надежда!