Татьяна Степанова - Пейзаж с чудовищем

– Словно признание чудовища, маньяка, педофила, которого уязвляет красота ребенка, которого он берет силой, делает больно. – Мещерский глянул на Катю. – Романтические готические баллады порой удивительно реалистичны в области патологии, да?

– Актер, что вы хотите? – сказал Гущин. – Они роли заучивают, стихи. Вот и всплыло в памяти в умоисступлении.

– Ты ищешь связь с тем, что Фонарев сначала пытался уничтожить картину фон Клевера «Пейзаж с чудовищем»? – обратился Мещерский к Кате. – А здесь связь лишь в одном – фон Клевер в свое время тоже иллюстрировал эту балладу Гете, написав свою знаменитую картину «Лесной царь».

Кате хотелось ответить, что связь не только в этом – так ей представляется. Но облечь свои смутные ощущения и страхи в связные слова – такие, чтобы донести суть, – она так и не смогла.

Даже если она считала, что здесь дело несколько иное, то…

Нет, все же сначала ей хотелось узнать, что скажут насчет всего этого врачи-психиатры.

И диагноз психиатров не заставил себя ждать. Его неофициально высказали полковнику Гущину по телефону вечером, когда опергруппа уже закончила следственно-оперативные мероприятия в деревне Топь, а Фонарева – спящего, из пушки не разбудишь, – доставили в Институт имени Сербского. Диагноз поставил психиатр из дежурной бригады, оговорившись, что утром Фонарева осмотрят ведущие специалисты института:

– На мой взгляд, это классическая галлюцинаторно-параноидная форма синдрома патологического опьянения.

– Синдрома патологического опьянения? – переспросил Гущин.

– Мы взяли у него анализ крови, исследовали, анализ лишь укрепил меня в этом предположении: крайне малая степень алкоголя в крови. А до этого, как мне сообщили ваши сотрудники, конвоировавшие его, он употреблял алкоголь в больших дозах. То, что мне стало известно о его поступках со слов ваших сотрудников, как раз ложится на клиническую картину синдрома: это внезапное появление бредовых переживаний, психомоторное возбуждение, агрессивность. В ходе этого состояния больной совершает сложные действия. Речь производит впечатление отрывочной, бессвязной, отдельные слова и фразы можно интерпретировать как угрозы. И то, что он так глубоко беспробудно спит сейчас после всего, дополнительно укрепляет меня в моем предположении. Потому что синдром патологического опьянения всегда заканчивается вот так – глубоким долгим сном. Потом, при пробуждении, у больного наступает полная амнезия.

– Амнезия? Он что, и помнить ничего не будет о том, что сделал? – спросил Гущин.

– Посмотрим, как проснется, – ответил психиатр. – Мы его наблюдаем. Это крайне редкое явление – этот синдром. Случаи его возникновения можно по пальцам пересчитать. Это в своем роде психологический феномен. И он всегда возникает именно при приеме алкоголя в небольших дозах. Или во время резкого отказа от алкоголя после его неумеренного потребления. Синдром описан в литературе достаточно подробно, однако до сих пор специалисты спорят о причинах возникновения этого острого расстройства психики. Впрочем, кое-что из того, что мне рассказали ваши сотрудники, не укладывается в картину этого синдрома.

– Что же?

– Это единичное явление и очень редкое. Оно не повторяется и не может повториться на небольшом промежутке времени в несколько дней. А как я понял со слов ваших сотрудников, у Фонарева это уже второе нападение на несовершеннолетнего.

– Значит, диагноз о синдроме патологического опьянения не верен? – спросил Гущин.

– Нет, в данном конкретном случае я уверен, что имеет место быть этот синдром, – сказал психиатр. – Видимо, мы имеем дело с крайне редким случаем наложения одной патологии на другую. Синдром патологического опьянения, возникший у Фонарева спонтанно, наложился на другую его сексуальную патологию – влечение к детям, которое заставило его совершить первое преступление. По типу своему он так называемый «душитель». И те сложные действия, которые он совершил под воздействием синдрома патологического опьянения, были продиктованы уже гнездившимся в нем сексуальным влечением, инстинктом, если хотите.

Полковник Гущин поблагодарил психиатра и сказал, что он с коллегами завтра приедет в Институт имени Сербского, чтобы присутствовать при встрече проснувшегося Ивана Фонарева (если тот проснется) с врачами.

И Катя поняла, что их дела в деревне Топь окончены.

Она была рада: все позади. Но безмерно, бесконечно устала.

Если маленькое, ну совсем микроскопическое счастье состоит в том, чтобы отдохнуть от великой усталости, то Катя свое маленькое счастье обрела.

Полковник Гущин благодушно сказал ей вечером: отдыхай, в Главк утром не приезжай – спи. Консультации в «Сербского» назначены на час дня. Явишься из дома прямо туда.

Катя впервые за несколько дней проснулась в своей квартире на Фрунзенской набережной. Встала с постели, сварила себе крепкий кофе и долго смотрела с балкона на Москва-реку и Нескучный сад за ней.

Сережка Мещерский остался у Феликса доделывать дела. А их с Гущиным дела теперь были здесь – все, что связано с Иваном Фонаревым, актером, психопатом, детоубийцей, больным синдромом патологического опьянения…

Катя пыталась вспомнить, в каких сериалах его видела, ведь он много снимался. Но она очень давно уже не смотрела телевизор.

К полудню она привела себя в порядок, оделась и поехала на Кропоткинскую. Институт, именуемый в полицейском просторечии «Сербским», на самом деле имел длинное название: «Научный центр социальной и судебной психиатрии». Он располагался в тихом переулке, в самом фешенебельном уголке Москвы. Большой комплекс зданий за глухой стеной с КПП. Катя бывала здесь и раньше, по прежним делам. И всегда думала о том, как бы отреагировали обитатели Золотой Мили с Остоженки, Пречистенки и супердорогого Молочного переулка на то, что в один прекрасный день их соседи из «Сербского» – маньяки и убийцы-психопаты – вдруг вырвались бы на волю и нагрянули в гости в отделанные мрамором пентхаусы.

Но внутри ничто не говорило о тюрьме или узилище: ухоженная территория, особняки, выкрашенные в пепельно-розовый цвет, стиль высоконаучного заведения – правда, с мощной охраной и электронной сигнализацией.

Полковник Гущин ждал ее вместе с оперативниками на проходной уже с готовыми документами.

Катя отметила, что Гущин тоже выглядит лучше. И костюм надел – только что из химчистки, и покрикивает властно на своих оперов. Но Катя заметила: под всем этим кроется иное – Гущин обескуражен тем, что финал истории произошел в его отсутствие. И сам он не приложил рук к поимке убийцы, Ивана Фонарева.