Валерия Вербинина - Ангелов в Голливуде не бывает

– Но в любом случае некоторые женщины знают об их делах, и знают много. Вам знакома некая Флоренс Мэйс?

– Впервые о ней слышу.

– Она была танцовщицей. Имя Флоренс ей не нравилось. Она предпочитала, чтобы ее называли Конни.

– А-а, так вот вы о ком, – протянула я. – Да, я знала Конни. А почему вы говорите о ней в прошедшем времени?

– Предчувствие, может быть. Плохое предчувствие. – О’Доннелл откинулся на спинку стула. – Неужели в вашей газетенке еще не знают, что это мисс Мэйс сдала Тони? Мы довольно быстро вычислили ее после анонимного звонка в полицию.

– Зачем?

– Простите?

– Зачем вам понадобилось ее вычислять?

– Она явно много знала о делах Тони и Анджело Торре. Она могла бы рассказать нам гораздо больше. Конечно, она приняла кое-какие меры предосторожности, но ее выдало заикание и то, что телефонная будка, из которой был сделан звонок, находилась недалеко от ее дома.

– Думаю, Конни была не в восторге, когда вы ее нашли, – буркнула я.

– О да. Она ушла в несознанку и яростно отрицала свою причастность к звонку. В общем, я ее не виню. Полиция предложила ей защиту, к ее двери приставили полицейского. В дальнейшем ее собирались перевезти в другое место, но…

– Но пока полицейский стоял за дверью, ее убили, – хмыкнула я. – Обычно так всегда происходит в романах.

– Но не в жизни, – ответил О’Доннелл. – Она сбежала через окно, прихватив свои вещи, и мы нигде не можем ее найти.

– Понятно. И вы думаете, что я могу ее заменить?

– Нет, конечно. Вы не в курсе, где она может быть сейчас?

– Послушайте, мистер О’Доннелл, – сказала я. – Я не знаю, где прячется Конни, но я от всей души надеюсь, что ее никто никогда не отыщет.

– Даже несмотря на то что она заложила вашего дружка?

– Это его проблемы, детектив. Не мои.

Официант принес О’Доннеллу кофе, а мне – мой заказ, и я принялась за еду. Странным образом разговор с детективом успокоил меня. Никто не тащил меня в управление и не арестовывал не по доброте душевной, как мне пытались внушить, а просто потому, что у полиции на меня ничего не было. Если бы у них что-то было, я бы уже сидела в наручниках, потому что с рядовыми гражданами полицейские никогда не церемонятся.

– Вы ведь совершенно не похожи на девиц, которые отираются вокруг этой швали, – со злостью проговорил О’Доннелл, мешая кофе в чашке так, словно тот был его личным врагом. – Какого черта вы вообще с ним связались?

Я положила вилку.

– Послушайте, – терпеливо заговорила я, – давайте проясним кое-что. Когда я познакомилась с Джонни Серано и его братьями, они работали в гараже и были самыми обычными людьми. Потом Джонни погиб, а остальные пошли по кривой дорожке. Я пыталась не общаться с ними, но, должно быть, пыталась недостаточно. Вы можете арестовать меня, привезти в кабинет, светить лампой в глаза и сыпать угрозами, но только зря потратите время. Я не знаю ничего, что было бы вам интересно. И в любом случае я не собираюсь обсуждать с вами никого из братьев Серано, потому что я достаточно печатала сообщений о свидетелях, которых потом находили в реке с камнем на шее или на улице с пулей в голове. Я не могу бегать быстрее пули.

– Да ну? – усмехнулся О’Доннелл. – Откуда вы взяли эту фразу?

Я вспомнила, что выражение, которое я употребила, попалось мне в романе, который я читала в ночную смену.

– Вычитала в книжке. Звучит, может быть, литературно, но ситуацию описывает исчерпывающе.

О’Доннелл вздохнул и почесал бровь. Выражения его лица я понять не могла.

– Возьму-ка я, пожалуй, порцию блинчиков вроде тех, которые вы так аппетитно наворачиваете, – промолвил он внезапно. – Значит, по-вашему, нам лучше не искать Флоренс Мэйс… пардон, Конни?

– Конечно, – сказала я. – Помочь вы ей ничем не сможете, а только навредите.

– Что ж, может быть, вы и правы, – протянул О’Доннелл. – Кстати, вы слышали об аресте доктора Коттена?

– Кто такой доктор Коттен? – спросила я, широко распахнув глаза.

– Я ведь знаю, где вы были вчера, – добавил детектив. – Хотя эта старая ведьма и пыталась меня уверить, что вы ушли в кино. Я спросил, что в таком случае делает возле дома ваша машина. «Должно быть, опять сломалась», – ответила ваша хозяйка не моргнув глазом. – Он подался вперед, и взгляд его стал острым, как стилет. – Любопытный, наверное, вам попался фильм, мисс Коротич. Рискну предположить, что он назывался «Побег в Мексику».

– Я не запомнила название, – безмятежно ответила я. – У меня выдался свободный день, и я провела его, как мне хотелось.

– Значит, я нафантазировал, – уронил О’Доннелл, не переставая зорко наблюдать за мной. – Тем более что на самом деле Коттен ничего о вас не сказал. Как и Тони Серано. Конечно, соседи доктора видели какую-то девушку, которую утром привез его младший брат, но она ведь не имеет к вам никакого отношения, верно?

– Ни малейшего, детектив, – заверила его я, сердечно улыбаясь.

Следующие несколько недель все только и говорили, что о банде Серано, о грядущем процессе, об исчезнувшей танцовщице и об Анджело Торре. Последний, впрочем, как-то очень быстро оказался уважаемым членом общества, на которого сгоряча возвели напраслину, и его оставили в покое. При нормальном течении событий отчеты из зала суда были бы на первых полосах всех газет, но тут грянуло 25 октября. Мало кто осознал тогда масштабы происходящего экономического бедствия, все надеялись, что биржевой обвал – явление временное. Неловко вспоминать сейчас бодрые прогнозы некоторых лжеспециалистов, которые уверяли, что никакого краха нет и в помине, а экономика испытывает временные трудности; но реальность вскоре заставила посмотреть ей в глаза самых идиотических, самых неисправимых оптимистов. Произошел именно крах, катастрофа, всеобщее крушение надежд. Америка на полном ходу вкатилась в Великую депрессию.

Я не играла на бирже, не интересовалась акциями, не покупала и не продавала их – и оказалась в выигрыше, потому что мне нечего было терять. В 1929 году и позже мне довелось видеть людей, которые вложили все, что у них было, в ценные бумаги – и после 25 октября превратились в бедняков. Коллеги, которые пару месяцев назад подтрунивали над моей непрактичностью и хвастались, как они вскоре заработают много денег, теперь ходили как в воду опущенные, подсчитывали оставшиеся у них гроши и жадно стреляли друг у друга сигареты. На улицах стало больше нищих, и одновременно увеличилось число преступлений. Появились ночлежки, в которых можно было за пятнадцать центов провести ночь на койке в общей комнате. Они были омерзительны и кишели насекомыми, но так как туда попадали люди, которые потеряли все, у них попросту не оставалось выбора.