Софи Ханна - Комната с белыми стенами

Даже сейчас, когда Рей Хайнс уже на свободе, а Джудит Даффи заслуженно дискредитирована, работа СНРО еще далека от завершения.

Шестидесятидвухлетняя Дорна Ллуэллин из Порт-Тэлбота в Южном Уэльсе – еще одна женщина, томящаяся за решеткой за преступление, которого не совершала: убийство в 2000 году девятимесячного Бенджамина Эванса. Доктор Даффи заявила, что миссис Ллуэллин, по всей видимости, до смерти затрясла Бенджамина. У ребенка произошло кровоизлияние в мозг, которое его убило. Когда же защита спросила у Даффи, откуда у нее такая уверенность в том, что подсудимая трясла ребенка, «эксперт» не смогла ответить на этот вопрос.

Любопытно отметить, но одна из самых стойких сторонников доктора Даффи – это мать-одиночка Рианнон Эванс. Когда у нее родился Бенджамин, ей было всего пятнадцать лет. Теперь ей 23 года, и она проститутка, хорошо известная местной полиции.

В настоящее время дело Дорны Ллуэллин рассматривается Комиссией по пересмотру уголовных дел.

Мы в СНРО уповаем на то, что апелляция будет скорой и успешной. Единственное свидетельство против миссис Ллуэллин – это мнение врача, дисквалифицированного за служебное преступление, и какой судья теперь прислушается к ее мнению? Думаю, что наша высокоуважаемая судебная система не совершит очередную грубую ошибку, тем более что таковых совершено уже немало. Хочется надеяться, что – цитируя доктора Даффи – такое «крайне маловероятно, почти невозможно».

Четверг, 8 октября 2009 года

Я сижу за столом Лори, составляя список, когда внезапно звонит телефон. После разговора с Майей я очень много всего прочитала, намного больше, чем предполагала за такой короткий срок, и сделала так много телефонных звонков, что мое ухо горит огнем. У меня назначены встречи с Полом Ярдли, супругами Джаггард и множеством адвокатов и врачей, о которых я прочла. С улыбкой смотрю на список имен. Возле многих из них стоят птички. Я нарочно игнорирую крестик рядом с именем Джудит Даффи, который портит всю картину, и беру в руки телефон.

– Во что ты там играешь? – спрашивает Лори.

– Где ты был? Я оставила тебе целую сотню сообщений.

– Я не допущу, чтобы ты сделала посмешищем все, над чем я работаю. – Он бормочет что-то невнятное. Что именно – я не могу понять. Но звучит оскорбительно. Сколько оскорблений можно втиснуть в три секунды бормотания? Может, два, если вы – никто, но по меньшей мере двадцать, если вы великий Лори Натрасс. – Я не стану делать этого по телефону, – говорит он. – Тебе лучше прийти ко мне.

– К тебе домой? – Таунхаус в Кенсингтоне – это все, что я знаю. К своему стыду, я чувствую, как на глаза наворачиваются слезы. Как он может так сердиться на меня? Что я такого сделала?

– Я не знаю, где ты живешь, – отвечаю я.

– Если в твоих глазах это непреодолимое препятствие…

Раздается щелчок – он отключился.

Я не собираюсь плакать. Я, как обычно, моргаю глазами, затем звоню Тэмсин и спрашиваю у нее адрес Лори. Та на память называет его.

– Тебя вызвали? – спрашивает она, из чего я заключаю, что, похоже, я не единственная, с кем такое случалось.

Ну почему я так сильно люблю Лори, хотя он обращается со мной как со служанкой? Почему я считаю его неотразимым, когда у него на боках с десяток фунтов лишнего веса, вечно налитые кровью глаза, а кожа выглядит так, будто годами не видела солнечного света? Я задаю этот вопрос Тэмсин.

– Ага! – произносит она. – Значит, ты признаешься, что влюблена в него.

– Разве признание – не первый шаг к выздоровлению?

– Ха! Я так и знала.

– Издевательство со стороны друзей – это второй этап?

– Ты любишь его по той же причине, что и все остальные: он – загадка. Ты не знаешь, кто он такой, и не можешь понять его сущность. Это что-то вроде наркотика, пока ты не поймешь, что тебе никогда не утолить эту жажду.

Интересно, знай Тэмсин обо мне правду, изменила бы она свое мнение о том, почему я люблю Лори? Сказала бы она, что я обманываю себя, полагая, что, подбираясь к нему ближе, смогу стряхнуть с себя пятно позора, которое ношу уже много лет? Что, любя человека, который помог выйти на свободу Хелен Ярдли и Рейчел Хайнс, я, возможно, смогу… В том-то и дело, что не смогу, пока он не ответит мне взаимностью. Чем дольше Лори видит во мне жалкую прислугу, тем темнее лежащее на мне пятно позора.

Так зачем я обманываю себя тем, что могу доделать фильм Лори? Что я сделаю такую превосходную работу, что он зауважает и полюбит меня и я в конечном итоге смогу избавиться от позорного клейма?

Дело кончится тем, что я сотворю нечто серое и посредственное, потому что чувствую себя виноватой. Затем, когда фильм выйдет в эфир, мне придется скрывать от матери сам факт его существования, чтобы пощадить ее чувства.

Как бы я ни поступила, закончу я этот фильм или нет, меня все равно замучает совесть. По-моему, это несправедливо.

– Я прочитала эту статью Лори, «Врач, которая лгала», – сообщаю я Тэмсин.

– Потрясающий материал, правда? – говорит она. – По-моему, он должен поставить всю нашу юридическую систему на уши.

– Мне показалось, Лори лавирует в ней между пафосом и явными оскорблениями.

– Точно, – хихикает моя собеседница. – Я ничего другого от тебя не ожидала.

– Но ведь это так, – стою на своем я. Ведь это действительно так. Тогда почему я ощущаю себя мелочной, как та бывшая подружка, которую бросил приятель, и теперь ему в отместку она хочет сделать какую-нибудь пакость?

Я избавляюсь от моей услужливой и совсем ненавязчивой подружки и, прихватив адрес Лори, выхожу из кабинета. Ловлю первое же попавшееся такси, уповая на то, чтобы водитель оказался молчуном или монахом-траппистом. Увы, мои мольбы не были услышаны. Я вынуждена выслушать получасовую лекцию про упадок Запада, а все из-за того, что мы забили на промышленное производство, а также предсказание о том, что мы, жители западного мира, вскоре будем за гроши вкалывать на корейских сборочных линиях. Я воздерживаюсь от вопроса, не приедет ли сюда, часом, какой-нибудь кореец, чтобы Лори Натрасс заставил его почувствовать себя последним дерьмом.

Как он смеет не одобрить то, что я делаю? Я вообще еще ничего не успела, не считая разговоров с людьми, чьи имена нашла в папках, которые он мне оставил…

Дом Лори стоит в ряду безупречно-белых вилл на тихой, обсаженной деревьями улице. Входная дверь – деревянная, покрытая черным лаком, с двумя витражами – открыта. Как то всегда бывает со всем, что имеет отношение к Лори, я не знаю, что это значит. Он хочет, чтобы я сразу, без стука, вошла в дом, или же он слишком занят и ему не до таких пустяков, вроде запирания дверей?

Звоню в дверной звонок и одновременно кричу «привет!». Ничего не услышав в ответ, робко вхожу внутрь.