Сантьяго Пахарес - Без обратного адреса

– Ты мне поможешь. Это надо сделать завтра ночью, под утро. Пойдешь со мной в рощу?

– Разумеется. Ничем лучше я заняться не могу, все равно в поселок нельзя показываться. Не знаю только, хорошим ли я буду тебе помощником. Что я понимаю в этом деле?

– Да ничего особенного и не нужно понимать. Просто сделаешь, что я скажу. Особо трудного тебе ничего не поручу.

– Отлично. Я тебе таким образом как бы заплачу за постой. Прямой обмен услугами.

– Эстебан тоже придет. Втроем мы легко справимся.

Давид ходил вокруг, разглядывая панели, приготовленные для монтажа. Напряг пространственное воображение (а оно, оказывается, уже не то, что в школе на черчении!) и различил детали лесенки и потолочные плиты. Он с удовольствием представил себя внутри и сказал Анхеле:

– Воображаю себе, как я туда вхожу. Ну, для меня низковато, конечно, надо наклониться… – Он наклонил голову и подлез под панели. – Боже мой, да тут и окошечко есть! Вот счастливчик Томас! У кого еще есть мама, способная на такое? А времени-то сколько ушло, а сил… ночами…

– Понимаешь, я хочу ему как бы компенсировать…

– Что?

– Томас рос без отца. Вины тут моей нет. Вообще, иногда я думаю, что мы с Томасом как семья еще и покрепче будем… многих прочих. И он у меня молодец. Не из тех, кто ноет и жалуется. Нет, правда, замечательный мальчик. И все же я вижу порой, как он смотрит на семью, идущую по улице – мама, папа, сын… Знаешь, каково это? Вот такие вещи, вроде этого домика на дереве, я и делаю, чтобы как-то смягчить его зависть к полным семьям.

– Да что ж плохого в том, чтобы растить ребенка одной? Вины тут нет.

– Я и не говорю, что есть! Но ребенку этого не объяснишь. Он хочет отца, как у всех. И он прав. Ребята в его классе завидуют мальчику, которому купили «Найк», дорогие кроссовки. Томас в жизни не завидовал ничему такому! Он не чувствует себя униженным и в дешевых кроссовках. Я чувствую, что он еще всем покажет, на что способен.

– Во всяком случае, у него уже сейчас есть то, чего нет ни у кого другого: такая мать, как ты.

Давид обвел рукой панели и другие детали домика для Томаса и улыбнулся. Анхела смотрела оценивающе – потом решила поверить Давиду и улыбнулась.

– Когда я забеременела, мне было двадцать лет. Врать не буду – не хотела рожать. Падре Ривас объяснил, что мальчик мне послан Богом, но, правду-то сказать, мне просто больше ничего другого не оставалось. Дура молодая.

Работы у меня не было, образования и профессии тоже. Замуж за его отца я выходить не хотела. Сначала думала, что сделаю аборт. Сейчас-то мне подобный вариант даже додумать до конца страшно, а тогда казалось самым естественным выходом. И тогда на сцене появились Алисия и Эстебан. Алисия в первую очередь. Это она отговорила меня от аборта, поддерживала всю беременность и в самое трудное время – в первые месяцы после рождения Томаса. Они хоть и старше меня намного, Эстебан с Алисией, а с тех пор мы стали такими близкими, как самые лучшие друзья. Или даже как родственники. Да моя собственная семья от меня дальше, чем они.

У них нет детей. Они пытались – никак. Мне даже казалось поначалу, что им на самом деле нужен Томас, а я буду вроде инкубатора. Уж очень они хорошо обращались со мной, я не умела верить в такую щедрость. Что-нибудь, думаю, они от меня потребуют взамен. И – ничего. Теперь я знаю, что подобные люди, как они, есть на свете, а тогда не верилось. Алисия мне призналась, что детей у них нет из-за нее и что это ее большое горе. Они с Эстебаном ведь с самого начала хотели большую семью. Когда она смотрела на меня, на идиотку, которая избавляется от того, о чем сама Алисия всю жизнь мечтала, ей было ужасно горько. Она не отрицала моего права решать, не возражала против абортов в принципе. Но видеть, как уже зачатый ребенок – ее недостижимая мечта – сейчас лишится шанса на жизнь… это ей было невыносимо. Алисия просила меня оставить ребенка, твердо обещая помогать, и материально, и вообще.

И она была права. Сейчас я даже подумать боюсь, как бы жила без Томаса. Ужас какой! И насчет помощи они меня не обманули, оба помогали, а уж Алисия вообще стала лучшим другом. Я никому так не доверяю, как ей. Ты не представляешь, какая это женщина. Из тех редких людей, к кому обращаешься в любой трудной ситуации, зная, что они помогут, не оставят. Если есть хоть какое-то решение, Алисия его найдет. И даже просто глядеть на них уже было поддержкой. Я не видела пары прекраснее, чем Алисия и Эстебан. Они понимают друг друга без слов и даже почти без взглядов. Между ними никогда не возникало никаких трений. Я ни разу не слышала, чтобы они спорили, не говоря уже о ссорах. Они были одним целым.

Когда Томас родился, я попросила их быть крестными. И мне сразу стало легче, когда они согласились: я поняла, что вот случись что со мной – и ребенок не останется без поддержки. Да не какой-нибудь, а настоящей, родственной. Я ни разу не подумала даже, что с ними самими может что-нибудь случиться: как дитя малое, которое не верит, что мама с папой могут умереть. Я вообще гнала от себя такие мысли, боялась физической боли… И вдруг вот так. Четыре года назад. Склероз! Алисия лежит, прикованная к постели, ожидая конца. Ты прости, что я говорю пошлости, но ведь это правда: уходят почему-то лучшие. Да что я! Ты бы видел, как Эстебан проводит все время рядом с ней, держа за руку. От нежности, с которой он на нее смотрит, у меня сердце разрывается.

Глаза Анхелы наполнились слезами.

– И знаешь, в чем подлость? Случись эта болезнь со мной, я бы сразу побежала к Алисии, и она нашла бы решение. Но больна она, и мы бессильны. Только стоим рядом и плачем, глядя, как она уходит. Почему нет второй Алисии, чтобы помочь первой? Но ее нет. Алисия умирает. А я могу только мастерить эту игрушку для ее крестного сына.

Давид быстро шагнул вперед и крепко обнял Анхелу. Он ни о чем не думал, ничего не решал. Просто сделал это. Анхела безутешно плакала, прижав лицо к его рубашке. Давид погладил ее по спине. Наверное, раньше она никогда не плакала ни у кого на груди: с Эстебаном это было полностью исключено, а со всеми остальными Анхела держалась вежливо и твердо. Давиду очень хотелось утешить ее, но слов он не находил. Лишь ласково поглаживал ее плечи, пока рыдания не стихли.

Анхела подняла голову. Ее лицо было очень близко. Взгляды их встретились, и Давид пережил один из тех моментов, в которые каждый из нас понимает: поцелуй неизбежен.

Видимо, Анхела чувствовала то же самое. Три секунды, в которые все это произошло, длились для них целую вечность. Они оторвались друг от друга одновременно.

– Уже поздно, – произнесла она, на сей раз не извиняясь за банальную реплику.

– Поздно, – кивнул Давид.

– Предлагаю перенести остальное на завтра. Томас утром будет в школе.