Сантьяго Пахарес - Без обратного адреса

– Ты же говорил, что не веришь в Бога, Давид?

– Но верю в Алисию, падре. Это ведь не одно и то же.

Священник улыбнулся, и огонь свечей высветил все его морщины.

– Это как раз одно и то же.

Гроб положили в повозку, которую с неспешной торжественностью повезли по горной дороге два мула. Все двинулись следом. Восемьсот ног ступали в темпе, заданном поступью животных. Шепот и шаркание слились в тяжелый, печальный гул, словно сам Бредагос вздыхал из глубины души.

Кладбище оказалось старым и маленьким. Участки разделяла металлическая решетка, на гранитных плитах были глубоко вытесаны резцом имена покойных. Пока несколько соседей опускали на веревках гроб в землю, Эстебан и Анхела стояли у самой могилы, Джерай и Томас – за ними. Падре Ривас читал молитвы. Он вновь окропил святой водой гроб и посмотрел на Эстебана, как бы спрашивая, можно ли продолжать. Эстебан вытер слезы платком и бросил его в могилу. Выпрямился и посмотрел на священника. Тот кивнул могильщикам, и о гроб глухо ударили первые лопаты с землей.

Бредагос хоронил Алисию. Давид хоронил ее и еще кое-что. Он понял, что сейчас засыпают ту лучшую часть Томаса Мауда, которая уже никогда не вернется к жизни, сколько ни проживи Эстебан.

Стали расходиться, оставляя цветы на могильном холме. Надо поговорить с Эстебаном, но не сейчас.

На могилу Эдгара Аллана По в Балтиморе каждый год 19 января кладут три розы и неполную бутылку коньяка. На могилу Алисии в день ее похорон положили десятки венков и букетов из свежих цветов и одну веточку увядшей лантаны.

Анхела трясла Давида за плечо, пока тот не проснулся. Озираясь, он соображал, где находится. Солнце светило в окна – наступал полдень.

– Давид, ты Томаса не видел?

– А что, его нет?

– В доме нет. Я к нему захожу, а постель пустая.

Давид стал спросонья думать, где мог находиться Томас. Хорошо бы выпить кофе покрепче, но на это не было времени.

– Не беспокойся. У мальчика стресс, он первый раз был на похоронах.

– Вот я и хотела с ним поговорить, а его нет. У Эстебана никто не подходит к телефону.

– Наверное, Томас там.

– Я сейчас зайду к соседям, спрошу, не видели ли они его. А ты тоже, пожалуйста, поищи его.

Анхела, взвинченная, быстро пошла к выходу. Давид окликнул ее, она обернулась. Тогда он произнес медленно и четко:

– Анхела, не волнуйся. Мы найдем его.

Она слабо улыбнулась и ушла. Давид быстро оделся. Искать Томаса следовало прежде всего у Эстебана, может, удастся и поговорить с ним. Но сначала Томас.

Давид искал мальчика повсюду. Обогнул площадь, заглянул в продуктовую лавку, посмотрел на улочках вокруг «Эра Уменеха» и наконец зашел в саму таверну, с опозданием сообразив, что маленькие мальчики не имеют обыкновения пить кофе в гордом одиночестве, когда им хочется побыть наедине с собой. Дети мыслят иначе, чем взрослые. Например, уставший ребенок не станет стоять, а сядет на пол, не боясь в отличие от взрослого испачкать себе штаны. Давид сосредоточился на том, чтобы думать как десятилетний мальчик, и мгновенно понял, где Томас.

Он направился в рощу, к подаренному Анхелой лесному домику. Не без труда поднявшись по ступеням, втиснулся внутрь, поджав длинные ноги. В противоположном углу домика Томас читал «Бесконечную историю». Давид тихо пододвинулся к нему. Мальчик поднял заплаканное лицо и грустно посмотрел на него.

– Томас, мама волнуется, все тебя ищут. Надо вернуться домой.

– Не пойду я домой, – ответил тот незнакомым, каким-то взрослым тоном.

Давид подумал, что теперь, когда Томас открыл для себя, что смертны даже близкие и любимые люди, а сама жизнь непрочна, и тон у него другой.

– Почему не пойдешь?

– Мама не должна видеть, как я плачу.

– Плакать не стыдно. Все плачут, когда есть от чего.

– И отчего люди плачут?

– О, много есть такого… – протянул Давид, думая, что на самом деле не многое, а лишь одно заставляет людей плакать – боль. Физическая и душевная.

– А мама, когда плачет, запирается в комнате, чтобы ее никто не видел.

– Это от доброты и деликатности, она не хочет огорчать тебя.

– А я не хочу огорчать ее. Вот и ушел.

Давид давно уже не был так растроган. Чистая душа. Он насмерть испугал мать и заставил всех бегать по поселку, и все же причина его поступка была благородной. Томас чувствовал как взрослый, но без опыта взрослого человека поступил как неразумное дитя. Давид хотел объяснить ему, что родители и дети не равноправны в выражении чувств, но сдержался. Мальчик и сам это поймет, взрослея. Томасу предстоит пройти это с собственными детьми. Не надо вмешиваться. В каком возрасте человек теряет наивность, которую Давид сейчас видел в глазах мальчика? Он этого не знал, но каким же утешением было видеть эту чистоту, каким прекрасным даром человеку представилась ему она, пока не уничтоженная цинизмом и жесткой конкуренцией.

– А что, мама волнуется? – озабоченно спросил Томас.

– Да. Ты ушел, не предупредив ее.

– Ой… она…

– Ничего, Томас. Мама не сердится. Только волнуется, куда ты пропал.

Мальчик посмотрел на страницы открытой книги, которую Алисия подарила ему на день рождения. Давиду казалось, будто он присутствует при исполнении какого-то плана, продуманного Алисией до мелочей. Вот и сейчас он был уверен, что она предусмотрела даже это утро в лесу, с «Бесконечной историей» в руках Томаса.

– Алисия умерла! – выпалил Томас.

– Да.

– Почему так? Почему умирают?

– На этот вопрос ответа не существует, Томас.

– Смерть – это стерва! Она… сука!

Мальчик не извинился за ругательство. Он чувствовал, что уж в этом-то взрослые заодно с детьми. И был прав. Давид согласился с его простым и кратким определением:

– Да, Томас. Сука и стерва.

– Я помню Алисию, как она лежала в постели. У нее кожа была сухая и коричневая. А сама исхудала так, что узнать нельзя. А какая классная она была раньше…

– Болезнь не красит.

– Самая лучшая в Бредагосе! Все ею любовались! – В голосе Томаса прозвучало отчаяние.

Давид не знал, как поступить. Взрослому на такое можно ничего не отвечать, он сам справится; не ответив ребенку, ты оставлял его без поддержки.

– Тебе страшно вспоминать, как она лежала, больная, в постели? И потом в гробу?

– Да, – сознался Томас.

– Так будет не всегда. Сначала, когда вспоминаем умершего, мы мысленно видим его в гробу, но потом это проходит, наша боль смягчается, и мы вспоминаем этого человека живым, в те лучшие моменты жизни, которые с ним делили.

– Не понимаю.

– Когда-нибудь ты ссорился с другом?

– Да.

– Когда ты вспоминаешь о нем после ссоры, ты ведь думаешь не о том, как вы подрались, а о том, как хорошо раньше проводили время вместе?