Инна Бачинская - Тринадцать ведьм

— Этого не знаю. Ты думаешь, кто-то из них причастен?

— Не знаю, я пытаюсь связать их. Нам нужна экзотика, Леша. Первая жертва — сгоревший актер в проклятой пьесе, затем ясновидящая, теперь стриптизерша. Светская львица — под вопросом. Я пытаюсь определить, насколько экзотичны остальные участники и стоит ли им опасаться за свою жизнь. Короче, каков критерий отбора жертв.

— Если подходить с этой стороны, то, безусловно, в безопасности Ида Крамер — ее убивать незачем, это было бы просто бесчеловечно.

— Интересный аргумент, Леша, спорный, я бы сказал, но я тебя понял. Фотки из спальни Виктории Шепель достанешь?

— Попробую. Знаешь, Христофорыч, у меня мелькнула мысль, что все гости Виктории Шепель и она сама в чем-то замешаны…

— И следовательно, обречены . Игни , он же Чернокнижник, всех приговорил и рано или поздно приведет приговор в исполнение. В чем замешаны, Леша?

— Не знаю. Помнишь пьесу Пристли «Визит инспектора»?

— Это там, где респектабельное семейство приложило руку к смерти молодой женщины?

— Она покончила самоубийством. Все члены благородного семейства подтолкнули ее к смерти жестокостью, подлостью, равнодушием, они неподсудны, но тем не менее виновны. А что, если здесь похожая история?

Монах задумался. Пропустил через кулак бороду и сказал:

— А что… вполне. Сколько гуляет неподсудных, на которых клейма негде ставить. Но… — Он снова задумался. — Но уж очень разношерстная компания, случайная, в известной степени, не вижу точек соприкосновения и общей жертвы. Можешь представить себе жертву, которую обидели Виктория Шепель и все ее гости? Домработница? Жертва ДТП, а в машине сидели Виктория Шепель и ее приятельницы? Я, скорее, готов поверить, что у присутствующих были причины от души приложить друг дружку, но пока не вижу общей жертвы. Но это не значит, Леша, что твоя версия не заслуживает внимания. Все может быть. — Он покивал задумчиво и спросил: — Значит, сатанистов мы больше не рассматриваем в качестве убийц? Или ведьм? Знаки тут каким боком?

Добродеев не успел ответить, так как обозначился неприятным скрежетом его мобильник.

— Да, привет, Коляныч! И тебе. Что? Что?! Когда? Кто слил?

Еще с минуту он слушал молча, потом сказал:

— Спасибо, буду должен. Бывай.

Он положил телефон на стол, выразительно взглянул на Монаха.

— Новое убийство?

— Сегодня утром арестован руководитель клуба «Руна», Никита Гурский. Я тебе о нем рассказывал. У них нашли инструкции по жертвоприношениям, всякие признательные документы об убийствах, тексты клятв и магии, рисунки…

— Инструкции по жертвоприношениям? Интересно! А кто звонил? Твой графоман?

— Звонил Коля Немченко, мой коллега, тоже журналист. У нас с ним договор о сотрудничестве. Насчет инструкций подробностей пока нет.

— Что представляет собой Никита Гурский? Тянет на роль Чернокнижника?

— Да ничего он собой не представляет и ни на что не тянет! Сорокалетний инфантил, бывший учитель географии, живет в мире фэнтези, носит черное, весь в серебряных цепях и серьгах. Помнишь Эрика, который тебя вырубил? [4] Этот в том же духе.

— Эрик не убийца, Леша.

— Никита тоже безобидный. Ничего не понимаю, Христофорыч. Такие зверские убийства — и Никита… черт его знает! В прошлом году я брал у него интервью, у него в голове страшная каша из вещих волков, старцев, колец и Гарри Поттера. Он живет в этом мире, понимаешь? Ему там комфортно, а в реальном мире ему плохо. Он вообще малый со странностями, над ним смеялись и ученики, и коллеги, потому он и школу бросил.

— Чем он зарабатывает на жизнь?

— Занимается аэрографией, рисует всякие картинки и продает на базаре. Еще раскрашивает автомобили и сочиняет картинки на футболки. Видел раскрашенные машины? Тигры, драконы, волки… никогда не понимал! Живет в собственном доме с бабкой, в основном на ее пенсию. Подобрал кружок таких же « фантастов », собираются, играют, общаются. Зла в нем я не почувствовал. Неадекватность, неприспособленность, инфантилизм, но не зло. Таких спокон веков называли блаженными.

— Не факт, что он убийца. Но с другой стороны, никогда не знаешь, что такой блаженный выкинет. Тем более всякая закрытая группа постоянно развивается, придумывает новые ритуалы, легенды, символы, то есть чем дальше, тем интереснее, и никогда не знаешь, до чего дело дойдет. Помнишь, мы обсуждали возможный ритуал посвящения в члены некой секты, для чего необходимо жертвоприношение, то ли виртуальное, то ли реальное. Тем более, ты говоришь, нашли какие-то материалы.

— Помню, но это… как-то слишком сложно и кровожадно для них.

— Возможно, твой Никита безобиден, но кто-то из членов клуба не так уж безобиден, нахватался плодотворных идей и стал действовать. А кроме того, убийство для них не преступление, а ритуал. Они живут в своем мире, как автор манускрипта Войнича, и видят все по-другому. Сколько их?

— Человек тридцать, я думаю.

— Если тридцать, то тайну сохранить трудно, были бы слухи. Клуб публичный, не тайный, трудно представить себе, что они настолько потеряли связь с реальностью, что стали убивать и оставлять на месте убийства фирменные знаки. Классический неуловимый убийца действует в одиночку, а здесь какой-то клуб самоубийц получается. Разве что есть тайный актив из двух-трех участников. Один сочиняет, другой или другие приводят в исполнение. Нетрудно просчитать шаги обычного человека, а тут тридцать людей необычных. Я надеюсь на Пояркова. А кроме того…

— Ты думаешь, это не конец?

— Не знаю, Леша. Честное слово, не знаю. Мне нужны фотки из спальни Виктории Шепель. Хотелось бы также посмотреть на остальных участников юбилея. И еще, пожалуй, нужен адрес Никиты Гурского, интересно было бы взглянуть на логово лидера «Руны». И еще крутится у меня некая мыслишка… — Монах снова почесал в затылке; смотрел на Добродеева прищурившись, словно решая или прикидывая нечто. — Если повезет, мы обнаружим новые кусочки пазла, Леша. И тогда, возможно, масса достигнет критической отметки и бомба рванет. В смысле, проявится картинка.

Ида проснулась от громких голосов в коридоре, звука шагов, жужжания пылесоса. Больничное утро. Серые сумерки за окном. Еще один день вычеркнут из жизни. Теперь только дождаться доктора Мэкса и попытаться отпроситься домой.

Надеждам Иды не суждено было сбыться. Мэд Мэкс, по своему обыкновению, подпрыгивая, балагуря и распространяя вокруг себя запах дорогого лосьона, заявил, что еще денечек. Один малюсенький денечек и малюсенькая капельничка утром… и вечером повторить. А вот послезавтра — домой. И носик кверху! А то глазки печальные, и синячки, плохо спала? Нужно было попросить у дежурной сестрички таблеточку.