Франк Тилье - Пандемия

Врач встал, Амандина тоже. Он проводил ее до двери.

– Как развивается эпидемия гриппа птиц? Я только что узнал, что на сегодняшний день зарегистрировано больше тысячи случаев и один пациент умер, по данным медицинской сети «Сантинель».

– Да, это так. Дела плохи. Разворачиваются планы, чтобы затормозить распространение, но остановить этот грипп уже невозможно. Вирус свободен, как воздух. Информируйте людей, призывайте их защищаться, это единственный выход.

Больше Амандина ничего не сказала. Она посмотрела на детей с крысиными головами и, выйдя на улицу, сорвала с лица маску. Адрес Кремье она нашла самым простым образом: в телефонном справочнике «Белые страницы». Он жил в Фонтене-су-Буа, восточном предместье Парижа.

Она снова отправилась в путь под дождем и около трех дня добралась до Фонтене-су-Буа. Хотя интуиция подсказывала, что она на верном пути, она еще не была ни в чем уверена. Да, Кремье запрашивал много анализов в Центре изучения гриппа, некоторые из них прошли через руки Северины, его исключили из сообщества, но значит ли это, что он виновен? Мог ли он соблазнить Северину и иметь с ней связь, если оказался на самом дне, как рассказал Брашелье? Был ли этот человек манипулятором? Врачом, предавшим клятву Гиппократа и совершившим все, что запрещала ему профессия? Мог ли он заражать людей? И убивать других?

Амандина хотела удостовериться, прежде чем связываться с полицейскими. Может быть, пошпионив за ним день или два, она получит доказательства? Если он действительно распространил вирус, поведение его должно быть подозрительным.

Николя сидел, уставившись в выключенный телевизор, когда Шарко вошел в маленькую больничную палату, держа два стаканчика кофе.

Капитан полиции не повернул головы в сторону коллеги. Он был где-то далеко, словно спал с открытыми глазами. Франк закрыл за собой дверь и поставил один стаканчик на прикроватную тумбочку. Потом прислонился к стене у окна.

– Я тут говорил с Паскалем и Жаком, нашими гриппозными. Жаку лучше, он приступит к работе через несколько дней, а Мистер Мускул тоже начинает выкарабкиваться. Они тебе позвонят, ты уж подходи к телефону, ладно?

Ответа не последовало.

– Ты должен знать, что мы все мобилизованы. Будем преследовать их по пятам двадцать четыре часа в сутки. Люди работают без передышки, Ламордье возглавил группу. Не сказать чтобы я был от него в восторге, ну да ладно, я его знаю уже больше пятнадцати лет, и он не ставит мне палок в колеса.

Шарко развел руками:

– Посмотри на меня, у меня жуткий вид, я не в себе, и это скорее хороший знак… Через три часа я улетаю в Польшу, есть ниточка. Наш Человек-птица совершил там пятерное убийство. Я его не упущу, Николя.

Тяжелые веки Николя едва шевельнулись. Он смотрел сквозь Шарко. У него был мертвый взгляд. Плевать он хотел на все, что могли ему рассказать. Камиль убита, и ни он, ни один полицейский Франции не смогли этому помешать. Все остальное не имеет значения.

Он чуть-чуть разжал губы, чтобы произнести пару коротких фраз:

– Уйди, Франк. Я не хочу больше тебя видеть. Ни тебя, ни других. Оставьте меня в покое.

– Я когда-нибудь оставлял кого-нибудь в покое?

Шарко взял стул и сел напротив него:

– Есть два варианта: или ты сразу вернешься к работе, или наплюешь на все и будешь погружаться на дно. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что ты выбрал второй вариант. Он не лучше и не хуже первого, на мой взгляд… Но, скажем так, тебе будет труднее вернуться к жизни.

Шарко вздохнул:

– Ладно, придется все-таки рассказать тебе одну вещь. Я помню все, как будто это было вчера, а ведь прошло уже восемь лет… Мы с Сюзанной и Элоизой возвращались, проведя день за городом, в Фонтенбло. Денек был такой чудесный, и мы так смеялись.

Франк вымученно улыбнулся. Глядя на черную поверхность кофе, он видел лица своей жены и дочери. Слышал их смех.

– На обратном пути у меня лопнула правая передняя шина. Я еду сотню метров и паркуюсь на обочине автострады, вместо того чтобы свернуть на проселок и поменять колесо. Не знаю, не подумал, наверно, потому что был зол на эту чертову шину. Элоиза и Сюзанна обе сидели сзади, я велел им ни в коем случае не выходить. Дорога опасная, недалеко крутой вираж…

Шумный глоток кофе. Шарко даже не почувствовал его вкуса.

– Почему я не остановился подальше, после виража? Или до него? Почему припарковался именно в этом месте? Почему не запер дверцы? У Сюзанны не было никакого понятия об опасности, и потом… ты мог ей что-то сказать, а она через пять минут это забывала.

Он помахал правой рукой:

– Знаешь, с головой у нее было… Короче, выхожу я, открываю багажник, достаю домкрат и снимаю колесо. Понадобились мои тогдашние сто килограммов, чтобы отвинтить эти чертовы гайки. Заклинило их намертво. Я уж думаю, кирдык, поднажал, и вдруг одна гайка укатилась под машину. Полез я за ней…

Картины снова вставали перед его глазами как наяву, четкие, полные зловещих деталей. Как в большинстве его кошмаров.

– Когда я поднял голову, вижу, моя жена стоит посреди дороги и держит за руку дочку. Они слева от меня, а справа машина, выходит из виража и едет на полной скорости. Как ни парадоксально, в эту минуту все происходило точно при замедленной съемке, будто… каждое движение бесконечно. Все произошло в трех-четырех метрах от меня. Задние колеса синего «БМВ» пошли юзом, удар, Элоизу отбросило назад на расстояние, которое жандармы определят точно, – девятнадцать метров, как тряпичную куклу, а голова Сюзанны стукнулась о ветровое стекло, и ее переломанное тело взлетело на несколько метров в небо. Небо было синее, ни облачка, только белые следы от самолетов, которые пересекались. Даже это я помню… А ты ведь знаешь, каково мне удержать в голове номер телефона.

Франк нервно поглаживал свой серо-белый галстук.

– Я помню, как побежал сперва к Элоизе. Она была так далеко от меня. Девятнадцать метров, Николя. Как можно оказаться почти в двадцати метрах от места удара? И почему я побежал сначала к ней? Может быть, подумал, что она еще жива? Мне казалось, ребенок не может умереть, это нечто нерушимое. Она была такая маленькая, вся жизнь впереди. И потом, она была моей дочкой… Моей девочкой.

Шарко говорил нутром. Ему казалось, будто густой и горячий сироп вытекает из его рта с каждым произнесенным словом. Резким движением он сорвал галстук и скомкал его. Ему было нечем дышать.

– Я не думал. Я оторвал ее тело от земли, мне пришлось поддерживать головку, чтобы она не запрокидывалась, так все у нее было переломано. Я пробежал, прижимая к себе Элоизу, метров тридцать, до тела Сюзанны, которое лежало по другую сторону. У моей жены не было лица, я помню, как закрывал рукой глазки моей мертвой дочери, чтобы она этого не видела. Потом – не помню, что было. Когда приехали жандармы, я сидел в поле, в большой яме, которую выкопал руками, а тела моей жены и дочери лежали в траве.