Марина Серова - Не люби красивого

— Нам повезло, — сказал Анатолий, предлагая мне сесть за только что освободившийся столик, — обычно здесь все места расписаны.

Когда к нам подошел официант в ливрее, я окончательно потерялась во времени, где единственным ориентиром для меня был мой спутник. Он что-то сказал официанту, тот кивнул и с достоинством удалился.

— Так чем же ты собираешься меня кормить?

— Я же сказал, макарони, маленькими миндальными печеньями-безе, скрепленными попарно с помощью крема. Их еще называют Gerbet или парижскими макарони. Я заказал свои любимые — малиновые и фисташковые и парочку с экзотическим вкусом: гавана и явайский перец.

Макароны принесли вместе с двумя чашками дымящегося горячего шоколада, от которого исходил восхитительный аромат. На блюдцах разноцветным конфетти лежало печенье. Я взяла одно и поднесла ко рту. Печенье чуть слышно хрустнуло, и во рту разлился сладкий вкус начинки. «Нет, это не еда, — подумала я про себя, — это блаженство, граничащее с нирваной». Сравнение с нирваной пришло мне в голову потому, что я вдруг поймала себя на мысли, что убийство Алекса и неудавшаяся семейная жизнь Ленки вдруг отодвинулись далеко на задний план. Мне было так хорошо и легко в этом пряничном домике, где время, казалось, замерло, что захотелось воскликнуть, как когда-то Фаусту: «Остановись, мгновенье! Ты прекрасно».

Холодный дождь, который хлынул, как только мы вышли из кафе, вернул меня к действительности. А действительность была такова, что первый день расследования не принес практически ничего нового. Наоборот, добавил загадок. Откуда у Алекса, лицейского преподавателя, особняк на одной из самых аристократических улиц Парижа? Что он скрывал, ведя замкнутый образ жизни? И что это за страсть к истории тамплиеров? Мне не терпелось начать действовать, чтобы получить ответы на эти вопросы и на десяток других, роившихся в моей голове, главный среди которых, безусловно, касался моей роли во всей этой истории. Анатолий тоже, похоже, был настроен решительно, только его решимость не имела никакого отношения к моим планам. Вместо того чтобы переждать дождь в каком-нибудь кафе, он раскрыл зонт, обнял меня за талию и увлек за собой.

— Я так понимаю, сопротивляться бесполезно? — спросила я его, примеряясь к его быстрому шагу.

— Впервые вижу такую понятливую барышню, — в тон мне ответил он.

— Учти, что еще полчаса под дождем — и соображать я перестану.

— Этого вполне достаточно, чтобы добраться до мухи.

— Куда?! Идти под дождем полчаса до какой-то мухи? Это без меня. — Я решительно остановилась и скрестила руки на груди.

— Таня, не глупи. Ты вымокнешь и заболеешь. И плакала твоя Ленка. Сегодня мы и так многое узнали, а завтра узнаем еще больше. Это я тебе обещаю.

Сопротивляться было действительно глупо. День клонился к вечеру, дождь, похоже, зарядил надолго, и я сдалась.

— Хорошо, пошли к твоему насекомому.

— Вот и славно. — Анатолий обнял меня за плечи, и мы двинулись быстрым шагом по направлению к Сене.

У моста Альмы мы остановились, и я увидела небольшую пристань с несколькими припаркованными к ней небольшими теплоходами.

— И который из них муха?

— Любой на выбор. По-французски прогулочные теплоходы называются bateaux-mouches, что переводится как «кораблик-муха». И все они в нашем распоряжении.

Поскольку шел дождь и было довольно холодно, людей на пристани не наблюдалось, но Анатолий решительно направился к кассе и вскоре вернулся с билетами в руке.

— Прошу, — сделал он радушный жест, — отплытие через пять минут.

Оказавшись на палубе, я вновь утратила связь с реальностью. Теплоход внутри оказался довольно вместительный, рассчитанный на большое количество туристов. Но он был абсолютно пуст. Обслуживающего персонала тоже не было видно. Однако в положенное время кораблик отчалил от пристани и направился вниз по Сене. Анатолий усадил меня на скамью рядом с батареей, и — о, чудо! — она была горячей. Сам он сел рядом и обнял меня за плечи. Мимо нас не спеша проплывали Эйфелева башня, Лувр, Нотр-Дам де Пари и еще множество каких-то дворцов и величественных зданий, которые, несмотря на свой почтенный возраст, выглядели молодо и нарядно. И благодаря тому, что между мной и Парижем не мельтешили суетливые туристы с фотоаппаратами и планшетами наперевес, не стрекотали торопливые гиды, я вдруг почувствовала, как город околдовывает меня, влюбляя в себя безоговорочно и бесповоротно. И я внезапно поняла, почему влюбленные всего мира стремятся в этот город. Любовь, которую Париж вселяет в сердца, настолько огромна, что в ней тонут все сомнения и страхи. Она возвышает и вдохновляет, придает силы и дарит прощение.

«Стоп! — сказала я себе. — Я подумаю об этом завтра. И с Толей я поцелуюсь завтра или лучше послезавтра. Хотя сейчас для этого самое время. Но…»

Я решительно встала со скамьи и вышла на открытую палубу. Дождь перестал, над Парижем опустились сумерки, вдоль Сены зажглись первые фонари. Анатолий почувствовал перемену в моем настроении. Он подошел и молча встал рядом. Путешествие заканчивалось, а с ним и его лирическая часть, уступая место жесткой прозе жизни.

— Толя, я хочу вернуться в отель, — голосом, не терпящим возражений, произнесла я.

— Я тебя провожу.

— Нет, поймай мне такси. Я доберусь сама. Я очень устала.

Анатолий понял, что спорить со мной бесполезно. Мы вышли на набережную, и через несколько минут перед нами остановилось такси.

— Позвони мне завтра утром, — сказала я вместо прощания.

Оказавшись у себя в номере, я принялась обдумывать детали плана, который решила осуществить этой же ночью. Думалось плохо — лирическое настроение после посещения кафе и прогулки по Сене давало о себе знать. Тогда я применила свой излюбленный прием, который безотказно возвращает меня с небес на землю. Относясь к себе с нежной любовью, я всегда говорю и думаю о себе только в превосходной степени. Поэтому любая, даже малейшая критика заставляет меня тотчас же начать доказывать обратное, причем не словом, а делом. И доказывать не столько критику, сколько себе самой, чтобы вернуть душевный покой и продолжить восхищаться собой любимой.

Сегодня внутренний монолог вряд ли сработал бы, поэтому, встав под холодный душ, я обрушила на себя поток обличительных слов: «Безмозглая курица! Ты зачем приехала в Париж? Шуры-муры крутить? Мало тебе в России мужиков? Убийца до сих пор на свободе! Очень умный и хитрый убийца, который всю вину захотел свалить на тебя. И свалит! Пока ты тут прохлаждаешься и всякими Монплезирами любуешься». Через десять минут такой психо— и гидротерапии мозги у меня заработали в нужном направлении.