Марина Серова - Аромат мести

Пока чайник грелся, я переоделась в удобные шорты, майку, джинсовый жилет с множеством карманчиков для всякого рода огнестрельного оружия, раций, магнитофонов, диктофонов, фотоаппаратов, духов и помады. Затем укомплектовала жилет самым необходимым, не забыв о сигаретах и зажигалке, и в таком вот обмундировании принялась за приготовление зверского салата. Я называла его «зверским», потому что готовила этот салат исключительно в тех случаях, когда бывала зверски голодна. Как сейчас. У меня было мало времени. Я ведь собиралась в филармонию…

Говядина и майонез — салат готов. Благо, что кусок отварного мяса я успела купить в кулинарии возле дома.

Поставив салатницу прямо перед носом злого, как черт, Храмова, я от души повеселилась, глядя на то, как набросился он на еду.

Затем мы попили кофе.

— Вы по-прежнему собираетесь пристрелить меня при первом удобном случае? — спросила я его, угощая клубникой.

— То же самое я хотел спросить у вас, — ответил мне Валентин Георгиевич с набитым ртом. — Я лично — нет. Вы прекрасно готовите. Если бы вы еще не совали свой хорошенький носик в мужские дела, так вам вообще цены бы не было.

— Вы можете идти домой, — сказала я, посмотрев на часы. Люда уже наверняка справилась со своим заданием и дома наряжается перед зеркалом, чтобы идти в филармонию.

Мне же показываться на концерте в шортах и жилете было хоть и не очень прилично, но обязательно, поскольку после антракта я намеревалась с помощью оперативных сведений, добытых людьми Селиванова, развернуть активную деятельность в поисках микропленок.

Поэтому я достала из шкафа длинный черный балахон в блестках, привезенный мне одним приятелем из Парижа, черный тюрбан на голову, такие носят миллиардерши на Западе, отправляясь на светский прием (кстати, мне кажется, что они надевают эти шикарные тюрбаны — с перьями или стразами — только потому, что редко моют голову или экономят на парикмахерах). Накладные ресницы, румяна, красная блестящая помада и пол-литра туалетной воды «10-я Авеню». Вот и весь, собственно, прикид.

Я заглянула в рекламную газетенку, которую доставляют всем жителям города бесплатно — за красивые глаза, и просмотрела репертуар. Лучше уж я сходила бы в кино на какой-нибудь боевик с Синтией Ротрок, чем на предстоящий концерт старинной музыки. «Главное, Таня, — проинструктировала я сама себя, — не засни на Вивальди и Куперене».

Я достала ножницы и скрепя сердце сделала незаметный разрез на черном балахоне, чтобы в случае опасности было удобно доставать из жилета пистолет. Балахон был многослойным, широким, поэтому я даже порепетировала перед зеркалом — под каким углом просовывать руку в прорезь, а точнее, в прорези, чтобы без промедлений выхватить оружие.

Храмов все это время крепко спал на диване, подложив под щеку руку. Ну прямо детсадовский ребенок из младшей группы.

— Господин Храмов, подъем! Кто спит, того — сами понимаете — убивают.

Он открыл глаза и сел.

— Между прочим, я вас давно отпустила домой, а вы уснули как сурок. Вам что, понравилось у меня?

Он похлопал себя по животу.

— Я чревоугодник, — признался он сонным голосом.

— Это я заметила. Поедемте. Всему рано или поздно приходит конец.

— Какой еще конец? — встревожился он, на ходу застегивая рубашку и еле поспевая за мной на лифт.

— С Клаусом все покончено. Он сдался.

Храмов молчал. Хороший человек. А самое главное — верный своему слову.

Я же болтала просто так, чтобы окончательно запутать его, сбить с толку. Я произносила какие-то общие фразы, смысл которым могло придать лишь воображение самого Валентина Георгиевича. Тем более что рыльце его было в пуху.

— Он с вами делиться не будет, — бросила я фразу, которая, ударившись о мыслительный аппарат Храмова, проникла в него и, судя по его лицу, прочно там укрепилась.

— Вы же только что сказали, что он сдался. Не вижу логики.

— Это Клаус сдался… а ОН (я намеренно сделала ударение на таинственном незнакомце, очень влиятельном, от которого, быть может, и зависит дальнейшая судьба Валентина Георгиевича) с вами делиться не будет.

Мой расчет был предельно простым. В любом деле существуют заказчик и исполнитель. Заказчик платит деньги. Это основной рычаг. Заказчик может заплатить больше, а может и меньше, а может и вообще ограничиться авансом, в зависимости от того, как выполнена работа. Если же Заказчик намерен сотрудничать с Исполнителем и дальше, то он заинтересован в том, чтобы удержать его, а этого можно добиться лишь с помощью денег. Все так просто.

Храмов отправился к себе домой — зализывать раны. Я же, завернув за угол, села в селивановскую машину, доехала до гаража и там снова поменяла номера — благо у меня была их целая коллекция. Я понимала, что фээсбэвские номера знает любой гаишник и шпион, да и вообще каждый мальчишка в городе. А вот мои — личные, так сказать, — номера знаю только я.

Я ехала медленно, наслаждаясь ездой и глядя по сторонам на зеленые бульвары и фонтаны, на красивых, загорелых людей… На заднем сиденье лежал шедевр моего собственного исполнения: копия «кафельного» пейзажа. Я бы назвала его «Кровь на кафеле». Зловещее, с фрейдистским запашком название.

Я с позволения администраторши прикрепила это антихудожественное, явно сюрреалистическое произведение на центральную стену фойе и подошла к буфету, чтобы выпить холодного апельсинового сока. Что-то меня ждет сегодня?

В рукаве запищала рация.

Я отошла в сторону, спряталась за колонну и поднесла руку к уху.

— Мы потеряли вас из виду, — услышала я беспокойный голос Селиванова.

— Я поменяла номера. Мне это было необходимо.

— Интересно… Как вам передать информацию по булочным и пекарням?

— Подъезжайте к семи к филармонии. Я выйду — на мне будет черный балахон, вы можете меня узнать только по нему, — подойду к вам и попрошу прикурить.

— Добро.

Сеанс связи был окончен. Я вышла в фойе и стала жадно рассматривать зрителей. Некоторые подходили к моему «пейзажу» и подолгу рассматривали его. Я отыскала глазами Наталию Петровну, билетершу, спросила у нее про Клавдию Михайловну.

— У нее внук заболел, — сказала она. — Родители в Тюмени живут, так она сама его воспитывает… Правда, они деньги высылают.

— Что нового? Ничего не вспомнилось?

— Ходят в основном постоянные зрители, вот только Храмова что-то давно не вижу… О нем некоторые мои знакомые спрашивают, — она улыбнулась, — а я откуда знаю, почему его нет? К нам из Чехии такой знаменитый саксофонист приезжал, Храмов любит саксофон, он его слушает, закрыв глаза… А вот чего-то не появляется. Может, заболел…

«Еще как заболел», — подумала я и отошла от билетерши.