Алан Брэдли - О, я от призраков больна

Словно путешественник во времени, только что проснувшийся и обнаруживший себя в незнакомом доме в неожиданном столетии, отец перевел взгляд от своих альбомов на меня.

«Благодарю, Флавия, – сказал он после нервирующей паузы. – Буду иметь это в виду».

Даффи, как всегда, развалилась на кресле в библиотеке с открытым томиком «Холодного дома».

– Ты никогда не устаешь от этой книги? – поинтересовалась я.

– Конечно, нет, – отрезала она. – Она так напоминает мою собственную унылую жизнь, что я не могу отличить, когда читаю, а когда нет.

– Тогда зачем утруждаться? – спросила я.

– Отстань, – сказала она. – Иди надоедай кому-нибудь другому.

Я решила попробовать другой подход.

– У тебя синяки под глазами, – заметила я. – Ты читала вчера допоздна или совесть не дает тебе спать, потому что ты скверно обращаешься с младшей сестрой?

«Скверно» – это слово, которое я до смерти хотела использовать с тех пор, как услышала, как Синтия Ричардсон, жена викария, бросила его мисс Кул, деревенской почтмейстерше, относительно королевской почты.

– Иди к черту, – ответила Даффи. – Уснешь тут под эти кошачьи концерты.

– Я не слышала никаких кошачьих концертов.

– Это потому, что твой так называемый сверхъестественный слух накрылся. Вероятно, у тебя начинает развиваться наследственная глухота де Люсов. Она передается от младшей дочери к младшей дочери и обычно устанавливается в возрасте двенадцати лет.

– Вздор! – сказала я. – Не было никакого кошачьего концерта. Все в твоей голове.

Левая мочка Даффи начала подергиваться, как бывает, когда она расстроена. Я увидела, что задела ее за живое.

– Это не в моей голове! – закричала она, отшвыривая книгу и вскакивая на ноги. – Это все проклятая Уиверн! Она всю ночь крутит старые фильмы – раз за разом, и уже хочется кричать. Если я еще раз услышу этот ее голос, говорящий: «Я никогда не забуду Ястребиный замок» – под аккомпанемент убогой музыки, меня стошнит болотной водой.

– Я думала, она тебе нравится… Эти журналы…

Проклятье! Я чуть не выдала себя. Предполагалось, что я не знаю, что Даффи хранит в нижнем ящике.

Но мне не стоило беспокоиться. Она была слишком взволнованна, чтобы заметить мою оплошность.

– Она нравится мне на бумаге, а не живьем. Она смотрит на меня так, будто я какой-то уродец.

– Может, так и есть, – любезно предположила я.

– Заткнись, – сказала она. – Поскольку вы такие большие друзья с леди Филлис, скажи ей в следующий раз, как увидишь, чтобы она была потише. Скажи ей, что Букшоу – это не мерзкая киношка в Слау или откуда она там родом?

– Хорошо, – ответила я, разворачиваясь на каблуках и выходя из комнаты. По какой-то странной причине я начинала жалеть Филлис Уиверн.

В вестибюле наверху высокой садовой лестницы стоял Доггер, вешая ветку падуба над аркой.

– Осторожно, илицин! – крикнула я. – Не облизывай пальцы!

Разумеется, это была шутка. Однажды мне пришла в голову мысль, что в паре пригоршней красных ягод достаточно гликозидов для смертельной дозы, но держать листья в руках совершенно безопасно.

Доггер приподнял руку и взглянул на меня из-под локтя.

– Спасибо, мисс Флавия, – сказал он. – Я буду очень осторожен.

Хотя о яде приятно думать в любое время года, в Рождестве есть нечто особенное, и я поймала себя на том, что широко улыбаюсь. Этим я и занималась, когда позвонили в дверь.

– Я открою, – сказала я.

Порыв снега ударил меня в лицо, когда я распахнула дверь. Я протерла глаза, частично от неверия, потому что во дворе стоял коттесморский автобус и из его радиатора поднимались зловещие щупальца дыма. Водитель Эрни стоял передо мной, ковыряясь в протезах медной зубочисткой.

– Выходите! Выходите! Смотрите под ноги! – крикнул он через плечо колонне людей, спускавшихся из открытой двери автобуса. И сказал мне: – Прибыли ваши актеры.

Они толпой прошли мимо него в вестибюль, словно туристы, вливающиеся в Национальную галерею в час открытия, их было человек тридцать, со всеми причиндалами: пальто, шарфами, галошами, ручной кладью и пакетами в яркой бумаге. Они должны были приехать на Рождество, вспомнила я.

Последняя отставшая замешкалась на ступеньках. Эрни сделал движение помочь ей, но она оттолкнула протянутую руку.

– Я в состоянии, – резко сказала она.

Этот голос!

– Ниалла! – закричала я.

Это и правда была она.

Ниалла Гилфойл работала помощницей Руперта Порсона, странствующего кукольника, довольно скверно кончившего свои дни в приходском зале Святого Танкреда. Я не видела ее с лета, когда в припадке раздражения она покинула Бишоп-Лейси.

Но все это, казалось, было забыто. Вот она здесь, на ступенях Букшоу, в зеленом пальто и веселой шляпе, украшенной красными ягодами.

– Давай-ка обними меня, – сказала она, протягивая руки.

– Ты пахнешь Рождеством, – заметила я, в первый раз обратив внимание на большую выпуклость, разделявшую нас.

– Восемь месяцев! – сказала она, сделав шаг назад и распахнув зимнее пальто. – Посмотри!

– Посмотреть на Матушку Гусыню? – уточнила я, и она одобрительно рассмеялась.

Ниалла играла роль Матушки Гусыни в кукольном спектакле покойного Руперта, и я понадеялась, что моя шуточка не вызовет несчастливые воспоминания.

– Больше никакой Матушки Гусыни, – ответила она. – Просто-напросто Ниалла Гилфойл (мисс). Актриса на случайных ролях, комедия, трагедия, пантомима. Обращаться в агентство «Уизерс» в Лондоне. Телеграфировать УИЗАГ.

– А кукольный театр…

– Продан, – сказала она, – упакован, перевязан и отгружен славному парню из Бурнемута. Я выручила довольно денег, чтобы снять квартиру, и у младшего будет крыша над головой, когда он или она соблаговолит явиться на свет в январе.

– И ты снимаешься в этом фильме? – спросила я, взмахнув рукой в сторону театрального шума-гама в вестибюле.

– Снимаюсь – громко сказано. Я играю малозаметную роль Антеи Флайтинг, беременной дочери – в хорошем смысле слова, разумеется, – Боаза Хейзлвуда, это Десмонд Дункан.

– Я думала, он холостяк. Разве он не ухаживает за Филлис Уиверн?

– Да и да, но у него есть прошлое.

– А, ясно, – сказала я, хотя мне не было ясно.

– Дай я тебя рассмотрю, – она схватила меня за плечи и откинула голову. – Ты выросла… появился легкий румянец на щеках.

– Это мороз, – сказала я.

– Кстати о морозе, – смеясь, заявила она, – давай войдем внутрь, пока мы не продрогли до костей.

– Мисс Ниалла, – произнес Доггер, когда я закрыла за нами дверь. – Приятно снова принимать вас в Букшоу.

– Благодарю, Доггер, – ответила она, взяв его за руку. – Я никогда не забывала вашу доброту.

– Малыш скоро родится, – сказал он. – В январе?