Марина Серова - Визит из преисподней

Ну, мне такое ни к чему, а моему клиенту и подавно. Я бросила негативы обратно в конверт. Там был еще один большой черно-белый снимок, но совершенно другого рода. Должно быть, у каждого из нас есть в семейном архиве нечто подобное, потому что каждый среднестатистический советский гражданин хотя бы раз в жизни отдыхал на юге. В нижнем левом углу стояла фигурная надпись: «Евпатория, 1988 год». Фланги фотоколлажа украшали виды этого рая земного, а в центре… В центре снимка, на фоне моря и лохматой пальмы, юная Натали в соломенном сомбреро обнимала какого-то загорелого смеющегося парня, развалившегося на скамейке. Он был в темных очках, которые сидели на крупном заостренном носу, широкая улыбка открывала мелкие ровные зубы; голову с красиво рассыпавшимися светлыми волосами он слегка повернул к своей девушке так, что отчетливо была видна большая темная родинка на его левой щеке…

Это был он! В 88-м году в Евпатории шестнадцатилетняя деревенская девочка Наташа отдыхала с матерым уголовником Артистом-Галантерейщиком! Вообще-то, может, и не с ним, а может, он еще не был тогда матерым (хотя мне казалось, что он был таким всегда!); но верно одно: девять лет назад они уже были знакомы. Надо будет, между прочим, поинтересоваться у Марь-Тарасовны ее методами воспитания дочери…

На этом снимке Артист выглядел, пожалуй, лет на двадцать пять, не больше. Правда, определение возраста сильно затрудняли черные очки, скрывающие глаза. Чем больше я смотрела на него, тем больше мне казалось, что глядит от оттуда, из Евпатории-88, на меня и смеется надо мной! Насколько я могла судить, атлетом он действительно не был, но руки у него и вправду были примечательные — вот их-то было прекрасно видно. Отлично развитые, с худощавыми запястьями, но широкими, крупными кистями, они нежно придерживали маленькие лапки подруги, обхватившей его шею… Руки, затянувшие столько смертельных удавок!

Похоже, однако, что эти двое были вполне счастливы тогда, девять лет назад, в безмятежной солнечной Евпатории… Пути Господни неисповедимы!

Он смотрел на меня и смеялся, а я никак не могла понять: кого же он мне так отчетливо напоминает? Ну кого?.. Я никогда не видела этого лица, это однозначно, и все же было в нем что-то мучительно знакомое; причем «знакомость» эта была не из глубин памяти, а совсем-совсем свежая…

Тут я, наконец, обратила внимание, что на оборотной стороне фотографии что-то написано. Надпись, сделанная все тем же черным фломастером и тем же почерком, что и на конверте, шла по диагонали из угла в угол: «Женщине, подарившей мне сына».

Час от часу не легче! Что же это — у Натали был еще и ребенок от этого?.. Но где же он тогда, что с ним?.. Нет, тут что-то не сходится! Да и надпись непохожа на обычную дарственную, и сделана она, кажется, только что… А что, если он имел в виду… О Господи! Ну что же, во всяком случае, такой цинизм вполне в духе Артиста. Я припомнила жалостливую историю о больном братишке, рассказанную им в поликлинике.

Однако что это я? Времени на созерцание и размышления совсем нет! Скорее, скорее… Я быстро перефотографировала снимок (благо аппаратура всегда наготове), аккуратно уложила в конверт все его содержимое и заклеила. Это и вправду оказалось несложно. В шесть пятьдесят семь я швырнула конверт на стойку девушке Оле — в лучшем виде, как и обещала. Она просто ерзала на месте от любопытства, но спросить все-таки не решилась — и правильно сделала! Вздохнув, девушка за стойкой схватилась за телефон…

— Свободна! — на прощание бросила я ей через барьер.

Оля вряд ли меня поняла. Ей очень хотелось урвать еще пятьдесят зелененьких.

Я припустила по Вольской во весь опор: не хватало еще встретиться здесь с адресаткой желтого конверта!

Десять минут до дома. Десять минут на сборы. Скорее!.. Пятнадцать минут по городу (черт бы побрал эти светофоры!) и еще двадцать — до Кушума, на полном газе. Давай, старушка, давай! Вот и автобус 243, встречный… Мимо, мимо!.. Эх, черт, в спешке забыла еще раз набрать номер Григория; наверно, извелся, бедняга, не знает, что и думать…

Ну, наконец-то! Мимо остановки, по спуску, на песчаный бережок, на знакомый пятачок. Ага, здесь и встанем. Теперь — ноги в руки и вперед! По бережку, мимо дачников-купальщиков, в июне в девятом часу вечера их тут еще полно. А сейчас забираем влево, в лесочек, и — вверх по склону… Никто нами не интересуется? Вроде нет, ну и славно… Десять минут обычным ходом, потом — осторожненько, крадучись, с оглядкой, чтобы не напороться ненароком на какого-нибудь дозорного…

Вон и знакомое до боли кирпичное строение внизу. Все тихо? Все тихо. А вот и примеченный дубок с разлапистыми корнями, скрытыми кустарником. Как ловко: ну ничегошеньки снаружи не видно!

Какие мы с напарником молодцы!

— Гриня-я! Это я вернулась, ау!

Ответом мне был лишь шепот листвы, потревоженной ветерком, прошелестевшим по сумеречному предвечернему подлеску…

В нашем тайном убежище было пусто. И мне сразу стало как-то одиноко и неуютно на белом свете…

Куда же подевался мой напарник?

Я согласна: тоскливо торчать целый день одному в этой дыре да еще в двух шагах от темницы, которую так и тянет взять штурмом, но чтобы бросить пост… Взять штурмом? Батюшки, да уж не наделал ли он без меня глупостей?! Правда, клятвенно обещал не геройствовать, но ведь это же Гришка Орлов…

С упавшим сердцем я бросилась к наушникам (они, слава Богу, были на месте). Уж не знаю, что я там боялась услышать — звуки пыток или разговоры о том, как лучше припрятать мертвое тело, — но определенно чего-то такого боялась!

В первый миг мне показалось, что «жучок» вымели с мусором на улицу и я слышу завывание ветра между сухих стебельков на каком-нибудь пригорке. Пожалуй, не будь я частным детективом, могла бы и не сообразить, что это всего-навсего молитва Чайханщика, возносимая Аллаху. Ах да: сегодня же пятница, святой день… Интересно, о чем он молится? Хотя знаю: наверняка о том, чтобы не угодить ни в пасть к Батыру, ни в «галстук» к Галантерейщику. Бедный Аллах, куда его только не впутывают! После того как «неверный» Акула отпустил по адресу «мусульманского ишака» очередную порцию согласных, я поняла, что у них все в порядке.

Ну а у нас? Я внимательно осмотрелась. Прослушивающая аппаратура в полном порядке, моя сумка с амуницией тоже, никаких следов борьбы нет; значит, никакого вторжения не было. Да и пещерка еще хранила пряный запах Гришкиного дезодоранта — запах моего мужчины, который я не спутаю ни с каким другим… Может, Орлов, заметив мое приближение, просто решил меня разыграть, как Гарик этой ночью? Ой, а это что такое?..

Из-за зеленого, покрытого шелковистым мхом корешка, высунувшегося с потолка нашего грота, я извлекла сложенный вчетверо маленький листок розовой бумаги. Листок из Грининого фирменного блокнота — у всех «бутоновцев» есть такие (и у меня теперь тоже). Записка! Ну да, его почерк: бисерный, головоломный, но с крутыми росчерками-вензелями — прямо какой-то средневековый. Попробуем разобраться. «Танюша!» (Это я догадалась по смыслу). «Должен срочно уехат в…» Куда? Ах, «в город». «Автобусом». Ага, «уехать в город автобусом» он должен; ну конечно, автобусом: машина-то здесь была только моя, и на ней уехала я! Только вот зачем? «У Олега ин…» А это что за закорючка? О Боже! «Инфаркт»?! «У Олега инфаркт…» Как же так, я ведь только что с ним разговаривала?! Ну, правда, уже несколько часов назад, так что… «Мне дозвонилис с фирмы. Он в болнице…» Господи, ну и дела! «Сейчас 18.45. Я…» Что? А, «я мигом, только узнаю, как там он. Обратно возьму машину. К сроку успею…» Надеюсь! «На объекте все спокойно, новостей нет». А вот и про меня: «Куда ты пропала, золотко?» Ой, Гришка! Я волнуюсь. «Пытался с тобой связаться, не получилось. Целую, до скорого!»