Марина Серова - Визит из преисподней

— Но что же мы, однако, стоим? Чайханщик… да заткнись ты наконец! Стул даме! И развяжи этого кретина… Прошу, леди. — Он слегка подтолкнул мою голову стволом «АПСа», показывая, что я могу сесть.

Я села — и тут впервые увидела обладателя этого голоса. И сразу поняла, почему его прозвали Артистом. Поскольку сам он не спешил начинать беседу, с улыбкой разглядывая гостью, то и у меня было время получше рассмотреть эту достопримечательность преступного мира. И еще у меня была причина это время потянуть…

Существуют настолько яркие типажи, что образ человека раз и навсегда ассоциируется с определенным занятием, и никакой другой данности сознание принимать не хочет. Этому человеку надо было стать актером, художником, музыкантом. Я легко представила, как его прямые длинные волосы — темные или светлые, все равно — падают на высокий лоб, когда он под овацию зала склоняется в поклоне над своей скрипкой, отыграв какой-нибудь концерт Сарасате; как его большие серые глаза горят праведным гневом, а тонкие губы кривит горькая усмешка, когда он произносит со сцены знаменитое: «А судьи кто?..»; как эти крупные красивые руки, испачканные красками, вдохновенно порхают над холстом и мольбертом… И даже эта его жеманная родинка на щеке всюду была бы кстати.

Он не стал ни художником, ни актером, ни музыкантом — он стал преступником. Но он так и не смог, а скорее всего не захотел, пожертвовать артистичностью своей натуры, даром вдохновения. И потому он стал артистично совершать преступления, вдохновенно творить зло! Не знаю, почему это классику пришло в голову, что «гений и злодейство — две вещи несовместные». А как же гений самого злодейства — ведь это тоже гений?.. Только вот обладатель этого «дара» получает его не от Бога, а от дьявола.

Он был мне ужасен, отвратителен — и притягивал меня; я смотрела в его горящие холодные глаза, на которых сейчас не было темных очков, и не могла оторваться… Наверное, это и есть та сатанинская притягательная сила, то дьявольское искушение, о которых пишут поэты и спорят философы со дня основания мира. И которые — с того же дня по нынешний — смущают и соблазняют людей. Теперь мне легко было понять, почему Натали потянулась за ним без оглядки — и девять лет назад, и сейчас, отважившись даже на черное преступление. Теперь мне стало ясно, как дошел до жизни такой (и до смерти тоже!) Семен Яковлевич Пфайферман. И почему — черт бы его побрал! — не я его сейчас держу на мушке, а он — меня!

Он стоял передо мной — на безопасном, правда, расстоянии, небрежно поигрывая пистолетом, и улыбался мне почти дружески. Он был в роли! Каждое его движение и слово, каждый жест и ужимка были инструментарием актера, привыкшего производить впечатление. Эта его церемонная манера, и «леди», и «стул даме»… И одет-то он был будто для бенефиса: серый костюм-тройка, галстук-бабочка, начищенные до блеска штиблеты явно не Тарасовской обувной фабрики… Одним словом, «галантерейный» прикид! И от всего этого — если учесть, что передо мной стоял маньяк-душитель, а я его потенциальная жертва — можно было свихнуться.

Но терять голову я пока не спешила. Я все пыталась сообразить: ну на кого все-таки походит этот «печальный Пьеро» с характером Карабаса-Барабаса?

— Ну что, леди, похож я на плохого мальчика, о котором вам нарассказывали столько ужасов?.. Ну полно, Танечка, вы меня разочаровываете: неужели не припоминаете, что мы с вами уже встречались? К…упи клубнику, х…зяйка, — вдруг произнес совсем другой голос, заставивший меня вздрогнуть от неожиданности.

Не может быть!

А Артист уже снова хохотал артистическим красивым смехом…

Мгновенно я припомнила комичный эпизод, сопутствовавший моему знакомству с Орловым, эпизод, давным-давно выброшенный из головы. Алкаш с лукошком, которого Гриня щедро ссудил десяткой… Но как же, черт побери… А главное — зачем?

Мой глупый вид, должно быть, послужил Артисту лучшим комплиментом.

— Уверяю вас, леди, это была далеко не самая блестящая из моих мистификаций! Так, разминка, небольшой этюд… Впрочем, маленьких ролей не бывает, это сказал еще великий Станиславский. Эта же роль и подавно не была «маленькой»: она могла стать кульминацией всего спектакля! Если б не досадная ошибка статиста… Зря вы тогда не купили у меня клубнику, Танечка! Это избавило бы вас всех от стольких дополнительных хлопот, ведь конец-то все равно один… Правда, тогда вы не познакомились бы с этим вашим суперменом, Гришкой Орловым, но… Может, так оно было бы и лучше… для вас обоих.

Что-то мне все меньше нравились его полуоткровения-полузагадки…

— Вы хотели меня убить? Но зачем?!

— Помилуйте, Танечка! Хотел? Нет, конечно! Разве вообще можно хотеть совершить убийство? Для этого надо быть по меньшей мере маньяком, по большей — дьяволом, а я… нет, я нормальный человек, леди. Хотя иногда искренне сожалею об этом. И я не хотел вашей смерти! Скажу даже больше: вы мне нравитесь. Я преклоняюсь перед вами!

Ха-ха, вот и опять меня оценили по достоинству! Польщена, польщена…

— Вы мужественный человек, умеющий добиваться своей цели, и… очень красивая женщина. Впрочем, тогда я еще этого не знал… Нет-нет, я не хотел и не хочу вас убивать! Но ваша смерть есть прискорбная необходимость, Танечка. Тогда, в нашу первую встречу, она была бы просто частью хорошо продуманного замысла, сейчас… О, приветствую тебя, Акула, моя правая, ударная рука! С пробуждением!

«Ударная рука» шефа, изрядно побитая, давно уже сидевшая на полу и что-то неопределенно мычавшая, наконец обрела способность отражать действительность. И как только его сетчатка отразила — с достаточной степенью достоверности — мой образ, Акула изрыгнул на свет Божий примерно треть отечественного алфавита в весьма причудливых сочетаниях и сделал попытку дотянуться до меня, не поднимаясь на ноги. Дальнейшие попытки патрон пресек коротким приказом:

— В угол, дубина! Будешь рыпаться без моего слова — первым получишь порцию свинца в мозги, понятно? Вернее, в то место, где они должны быть, — уточнил Артист.

Тут опять встрял Чайханщик.

— Шеф, уходыть нада, вах! Когты рвать! — «Татарчонок» снова пал духом. — Девка работать на Батыр, вах! Батыр все знай, сюда ходыть!

У Артиста эта информация вызвала новый приступ веселья. Похоже, он вообще был веселым малым. Или это предвкушение очередного трупа приводило его в хорошее настроение?

— Это она тебе сказала? Ну, Чайханщик… Ну, леди! Браво, браво! Нет, это действительно великолепно придумано… Сиди спокойно, дурак: это такой же блеф, как ее бомба, ха-ха!

— А может быть, это как раз правда, Артист! — Мне стало обидно, что этот дьявол с родинкой «щелкает» мои хитроумные трюки как орешки.