Марина Серова - Вперед и с песней

— Нет, — решительно замотал головой Адам Егорович. — Не нравится. Нисколько не нравится. Та девушка была лучше, нежнее, что ли, а вы какая-то… грубоватая и слишком уж черная.

— Ну ничего, как только с вашей чумой покончим, сразу же вернемся к прежней, это дело нехитрое, — заверила я Адама Егоровича.

Теперь Одупейло, глядя на меня, расстроенно щелкал языком и смешно крутил в разные стороны головой, словно все еще надеясь отыскать во мне следы прежнего облика.

— Нежность мы вернем. Но пока нам прежде всего надо найти и вернуть на место Лепесточкина. А для этого — отыскать Лилю. Хотя, вы уверены, что девушку зовут именно так? Может быть, все же — Роза? В больнице нет никакой Лилии, но есть Роза… Тоже, говорят, цветочек еще тот…

— Может, и Роза, — сразу же согласился Адам Егорович, который по-прежнему выглядел каким-то потерянным. — Я просто помню, что цветочек. Цветок в грязи… Да, вполне возможно, что имя я не запомнил. Мою девушку из лифта — помните, я рассказывал? Вот ее как раз звали Лилечкой. Как вы думаете, у нее уже есть внуки? Неужели за то время, пока я занимался бациллами, она успела стать бабушкой? Поверить невозможно.

Насколько я поняла, вынужденная вылазка в город полностью сбила моего клиента с наезженной колеи и навеяла на Адама Егоровича ностальгические воспоминания, которые порой начинают трясти человека почище любой желтой лихорадки.

Неужели он из-за этого расстроился? Или так волнуется о пропавшем товарище?

— Извините, но когда я подошла, мне показалось, что вы чем-то сильно расстроены. Вы не должны от меня ничего скрывать, мы договорились. Неужели так переживаете из-за Лепесточкина? Не горюйте слишком сильно, мы непременно его найдем… — попыталась я, насколько это возможно, ободрить этого сверхчувствительного человека со странной фамилией Одупейло.

Конечно, я-то была в курсе, что он только что вылез на землю из своей «подводной лодки» после двухлетнего перерыва, но при этом постоянно забывала, что он наверняка воспринимает окружающее, думает и чувствует совершенно иначе, чем остальные люди.

— Нет-нет, не обращайте внимания, — сказал Адам Егорович, шумно сморкаясь в платок, и я поняла, что он все же окончательно признал меня и в новом обличье. — Просто пока я ждал вас тут, за соседним столиком беседовали две женщины — тут, оказывается, в округе целый больничный городок! — которые дожидались, когда в палатах пройдет обход. Так вот, у одной из них ребеночек тяжело болеет пневмонией, и врачи пока даже не дают гарантии, что смогут мальчика спасти… А я подумал… Я подумал… Нет, впрочем, это сплошные глупости, то, что я подумал. Не слушайте меня совсем…

— Ну? И все же? — нетерпеливо переспросила я. — Что же вы подумали?

— Я подумал на минуту: а вдруг у этого ребенка… у этого мальчика вовсе не пневмония, а… легочная чума? Но врачи об этом не знают, и даже не догадываются, и потому не смогут его спасти. Вы можете себе такое представить? Ведь пока они распознают, сделают лабораторные анализы, могут заболеть и умереть уже десятки и даже сотни людей…

— Господи, ну что у вас за мысли, Адам Егорович, — попыталась я попридержать ни на шутку разыгравшееся воображение моего клиента. — Давайте разберемся, есть ли какие-нибудь реальные основания для ваших предположений, а потом уж будем паниковать. Наверное, вы просто плохо спали.

— Нет, эту ночь, как ни странно, я почему-то, наоборот, спал как убитый, — грустно заметил Адам Егорович. — Как мертвый. Хотя обычно, хочу вам заметить, сплю очень тяжело, засыпаю только со снотворным, а среди ночи, как правило, несколько раз просыпаюсь. В связи с этим, Танечка, я могу даже высказать предположение, что кто-нибудь, а так как никого рядом больше не было, значит, это все-таки был Валечка, хотя до конца поверить в такое я тоже не могу… Так вот, кто-то подсыпал мне в стакан крепкого снотворного, двойную или тройную дозу. И я действительно заснул как убитый, поэтому ничего не помню из того, что происходило в лаборатории прошедшей ночью. Буквально — ничегошеньки! Закрывались ли двери, открывались ли, ходил ли кто-то…

Вообще-то с моей сверхчувствительностью к подобным вещам, о которой Лепесточкин был прекрасно осведомлен, незамеченным покинуть лабораторию было просто невозможно… Значит… И потом, когда вы сейчас ушли, я проверил свой стакан — там на дне видны следы какого-то порошка. У меня не было времени на подробную экспертизу, но мне кажется, что меня таким образом просто кто-то на ночь устранил, буквально — вычеркнул из жизни.

— Хорошо, это мы проверим, — сказала я, выслушав длинный, сбивчивый рассказ Адама Егоровича и сделав из него некоторые выводы для себя. — Но все же я не поняла, почему вам в голову пришло, что у мальчика может быть легочная чума? Вы же обещали посвящать меня во все нюансы вашей лабораторной кухни…

«Кухни, где варится всякая зараза», — добавила я про себя.

— Да это я так, в порядке бурной фантазии. Вы можете себе представить, что всего один микроб так называемой палочки вида Bacterium Pasteurella pestis, или то, что в народе называется просто чумой, проникнувший через кожу, способен убить морскую свинку, особенно если инфекция проникла в живой организм через дыхательные пути. И это только всего один микроб, один-единственный!

Вы просто представить себе не можете, сколько их помещается в одном контейнере! Ведь первичные признаки легочной чумы те же самые — что-то наподобие тяжелого крупозного воспаления легких с высокой температурой и тяжелым состоянием психического возбуждения. Конечно, если кто-то догадается все же сделать анализ кровавой мокроты, то сразу же обнаружит множество чумных микробов, но ведь врачам просто может не прийти сразу в голову, с чем они имеют дело.

Кстати, смертельный исход легочной чумы наступает примерно в 98 процентах случаев, причем вокруг больного, даже вокруг трупа тут же вспыхивает эпидемический очаг, так как палочки чумы — одни из самых живучих среди изученных на сегодняшний день микробов, и нужно быть специалистом, чтобы знать, как возможно уничтожить их при помощи формалина или сулемы. Господи, ну за что ты на нас наслал такое испытание? Что мы такого сделали?

— Погодите… и что же делать? — уставилась я на Адама Егоровича, а потом вскочила с места. — Ведь тогда нельзя сидеть сложа руки, надо что-то предпринимать… Разве не так?

— Так, так, — быстро закивал Адам Егорович. — Именно так. Но потом я подумал, что все же у этого несчастного мальчика пока не может быть чумы, я имею в виду — нашей чумы…

— Не может?

— Ну да, пока совершенно не может, — подтвердил Адам Егорович. — Инкубационный период микробов достаточно короток — от двух до пяти дней, но пока ведь еще и дня не прошло. Даже если предположить, что бактерии существуют теперь вне пробирки, но все равно в живой питательной среде, и даже успели попасть на кого-либо из вирусоносителей, например на крысу, то должен пройти некоторый период времени…