Мария Спасская - Волшебный фонарь Сальвадора Дали

В калифорнийском отеле «Дель Монте Лодж», выделявшемся даже в этом райском уголке невероятной роскошью, Гала и Дали устроили широко разрекламированную вечеринку для богатых и знаменитых. «Ночь в сюрреалистическом лесу» ставила перед собой цель собрать средства для живущих в изгнании европейских художников. Боб Хоуп, Кларк Гейбл и Альфред Хичкок с удивлением оглядывали затянутый мешковиной потолок большого зала, имитирующего пещеру, и длинный стол, заваленный всякой сюрреалистической чепухой. Пугая гостей, по столу скакали жабы, политые соусом, а из укромных уголков «пещеры» выглядывали животные, позаимствованные в местном зоопарке. Надо ли говорить, что, несмотря на приличные сборы, европейские художники так и не увидели ни цента из этих денег?

В поисках новых источников доходов Гала вдруг вспомнила о немце-кондитере Бенедикте Лившице, преуспевшем на рекламном поприще. И выбила у законодательницы мод Эльзы Скьяпарелли заказ на рекламу косметического крема. Затем была реклама чулок. Галстуков. Шоколада. Деньги за этот необременительный вздор платили хорошие, и Гала настаивала на заключении все новых и новых контрактов. Потакая супруге, Дали в рекламных проектах особо не мудрствовал, используя давнишние заезженные наработки: омаров, телефоны, мягкие часы и муравьев.

На первый взгляд могло показаться, что у Галы и Сальвадора много друзей, ибо, когда хотела, Гала умела быть любезной и приветливой. Улыбаясь и расточая комплименты нужным людям, мадам Дали, однако, придерживалась твердого мнения, что друзья им не нужны. Они предпочитают клиентов, ведь клиенты приносят деньги. Но, несмотря на то что денег становилось все больше, богатство не давало полной власти над людьми, как Гала полагала по молодости.

Неприятный случай, открывший глаза Гале на истинное положение вещей, произошел как раз с таким, так называемым, «другом». Богатые молодожены Рейнольд и Элеонора Морз влюбились в картины художника по репродукциям в журнале «Лайф» и тут же пожелали иметь у себя хотя бы одну его работу. Первая вещь – «Вечерний паук сулит надежду!» – была куплена по телефону, а затем американцы решили, что имеет смысл познакомиться с Дали и покупать работы лично. Морзы созвонились с Галой и договорились о встрече для покупки «Среднестатистического атмосферно-цефалоподобного бюрократа, доящего череп-арфу». Гала пригласила супругов в отель «Сен-Режи», где каталонец и его муза остановились во время пребывания в Америке. Сидя за столиком в ресторане, Гала рассматривала пришедшую на встречу пару и вдруг поняла, что прямо здесь готова отдаться розовощекому двадцативосьмилетнему здоровяку Морзу.

– Я полагаю, Рейнольд, что сразу же после выставки у Нодлера вы сможете приобрести любую из понравившихся картин. Сейчас же я могу вам предложить коллекцию рисунков моего супруга. Рисунки наверху, и, думаю, мадам Морз не станет возражать, если мы с вами поднимемся в номер, чтобы на них взглянуть.

Не ожидая подвоха, Элеонора с легким сердцем отпустила мужа, ибо Гала годилась ее Рейнольду в матери. Не ожидал ловушки и американец. Когда Гала вошла в спальню, чтобы поискать рисунки, и оттуда окликнула Морза, он доверчиво устремился на зов. Мадам Дали сидела на кровати и держала в руках обещанную коллекцию. Рассматривая нарисованную в самых смелых позах обнаженную Галу, покупатель выглядел ужасно смущенным, точно не понимал, что происходит. Гала откинулась на подушки и потянула Морза за собой. Американец нехотя опустился рядом, не выпуская стопку рисунков из рук. Чтобы направить мысли мужчины в нужное русло, Гала сладким голосом произнесла:

– Вы знаете, мой мальчик, многие бы отдали все, чтобы оказаться на вашем месте. Поэты и художники сходят с ума от любви ко мне. Но мне нет дела до их чувств. Мне нравитесь вы. Ответьте взаимностью – и рисунки ваши.

И, придвинувшись ближе и положив руку ему в область паха, Гала увидела в глазах американца не просто отвращение, а животный страх, точно Морзу предложили переспать с чудовищем. Расценив его ужас как боязнь покуситься на собственность боготворимого художника, Гала вкрадчиво продолжила:

– Вы напрасно переживаете о чувствах Дали, Сальвадору все равно. У каждого из нас своя жизнь. Мы не спим друг с другом в общепринятом смысле этого выражения. Вы меня понимаете?

– Дело не в вас, – блуждая глазами по сторонам, промямлил тот. – Я очень люблю свою жену и не допускаю даже мысли о неверности. Но рисунки я бы купил. Вот этот и вот этот.

И Морз, оскорбив Галу еще больше, протянул два самых целомудренных наброска, если допустимо при упоминании одиозного художника и его музы говорить о целомудрии. Поспешно расплатившись, американец покинул номер, оставив у Галы горькое чувство разочарования и крушения надежд. Деньги могли дать роскошь, комфорт и уверенность в завтрашнем дне, но не более того. Они не спасали от неотвратимо наступающей старости, неизлечимых болезней и душевного одиночества. И, достигнув определенного уровня достатка, было уже неважно, сколько они заработают еще, ибо потратить больше, чем тратят они, уже невозможно.

Однако Гала не спешила поделиться своим открытием с мужем, предпочитая казаться в глазах окружающих алчной стервой, готовой удавиться за каждый цент. Дали не должен был ничего знать, занимая свой мозг изобретением все новых и новых способов обогащения. Деньги и Гала – вот две вещи, которые Дали боготворил, и в своем возвеличивании жены он дошел до того, что стал писать ее в облике Мадонны. Глядя на свои иконоподобные изображения в пышных струящихся одеждах и с молитвенно сложенными руками на груди, Гала тайком лишь усмехалась, ощущая себя скорее Марией Магдалиной, нежели Мадонной. Однако во всем соглашалась с мужем, делая вид, что и сама разделяет его взгляды, ставшие вдруг на редкость набожными. С Сальвадором нельзя было спорить, ибо любой спор был чреват неконтролируемой вспышкой ярости, грозившей обернуться бедой. Без помощи хорошего специалиста и при попустительстве Галы талантливый позер, наделенный нечеловеческой работоспособностью, он упивался собственной исключительностью, погружаясь в иллюзорный мир фантазий все глубже и глубже.

Еще в начале знакомства Гала научила художника безотказному приему – смущаясь, смущать других, заставляя чувствовать собеседника униженным, что Дали и проделывал с большим успехом. Костюм его изменился до неузнаваемости. Отбросив привитую Галой привычку к изящным и добротным вещам, Дали теперь носил отделанные мехом парчовые халаты, украшенные шелковыми кистями и расшитые каменьями фески. Ноги его были обуты в туфли Аладдина с загнутыми мысами, а в руках каталонец непременно держал одну из массивных тростей с набалдашником в виде чего-нибудь неприличного, коих у него скопилась целая коллекция.