Мария Спасская - Волшебный фонарь Сальвадора Дали

Усы его теперь достигали невероятной длины, и, чтобы поддерживать их в должном виде, художник каждое утро отрезал прядь волос и надставлял усы при помощи помады, попутно закручивая вертикально вверх и придавая гротесковую форму, делающую Дали повсеместно узнаваемым. Также фирменным знаком стали выпученные глаза, которые каталонец таращил при каждом удобном случае. Говорил он очень быстро, на нескольких языках сразу, мешая каталонские, французские, английские слова, добиваясь того, что слушатели мало что понимали и от этого чувствовали себя в его обществе совсем уж неуютно.

Уже невозможно было понять, что из рассказов с экранов телевизоров и газетных статей – правда, а что является вымыслом досужих журналистов, падких на сумасбродные чудачества публичных оригиналов. Писали, что за создание логотипа «Чупа-Чупс» испанский кондитер Энрике Бертран посылал художнику каждый месяц по большой коробке карамелек на палочке. Получив конфеты, Дали брал коробку и выходил в детский парк, где принимался методично разворачивать обертки, облизывать конфеты и бросать карамельки в песок, наслаждаясь истерикой проходящих мимо малышей.

Часто обедая в баре «Кинг Коу», окруженный приспешниками, Дали кидался в посетителей тарелками с едой, после чего облитые соусами и измазанные гарниром потерпевшие выстраивались в очередь за автографами. Популярность художника в Соединенных Штатах достигла такой степени, что все, что к нему относилось, делалось брендом. Далимания набирала обороты. Выпускалась одежда с принтами картин художника. Дизайнерами разрабатывались предметы интерьера, формой напоминающие текучие персонажи его картин. Мягкие часы плавились, как сыр, на стенах сотен американских ресторанов и кафе. С коробок конфет и духов смотрел безумный глаз Дали, под которым чернел его победительный тараканий ус.

В какой-то момент мания величия зашла так далеко, что заметок в газетах художнику стало не хватать, и тогда он создал свою собственную газету, на страницах которой рассказывалось исключительно о его персоне. Сальвадор Дали стал вводить в обиход новые словечки. О чем-то необычном, ярком, эпатажном каталонец говорил, что эта вещь – далинийская. Создав свой собственный «параноидно-критический метод», смысл которого заключался в отсутствии всякого смысла, одержимый собственной гениальностью, художник устремился за одобрением к кумиру юности Зигмунду Фрейду. Помимо рукописной чепухи, он прихватил с собой картину «Метаморфозы Нарцисса».

Несколько дней Дали не удавалось прорваться на прием к отцу психоанализа, ибо старик умирал от тяжелой неизлечимой болезни и был невероятно слаб, но наконец при содействии Стефана Цвейга художник все же был допущен к знаменитому психиатру. Старый и больной Фрейд с удивлением смотрел на неистового испанца, бешено вращающего глазами, угрожающе шевелящего устремленными к небу усами и, стуча кулаком по столу, требовавшего, чтобы доктор немедленно прочел его рукопись и дал свою оценку «параноидно-критическому» способу общения, делающему из собеседника идиота. Или, говоря языком Дали, собеседника «критинизирующего».

– Это самый безумный из всех испанцев, которых мне когда-либо доводилось видеть, – к бурной радости Дали ошарашенно проговорил Фрейд, рассматривая выполненного маслом Нарцисса. – Будь у меня побольше времени, я бы обязательно изучил клиническую картину патологии, явственно прослеживающуюся не только в поведении художника, но и в его работе.

Все чаще Гала замечала, как в глазах ее мужа проскакивает страшный огонек неутоленной жажды насилия, и тогда, как последнюю надежду, доставала из ящика с бельем и протягивала Дали деревянный прямоугольник с русской девочкой, мчащейся в санях на тройке. Смотрела, как лицо его светлеет, и с тоскливым ужасом думала, что за все эти годы устала, очень устала держать страховочный канат, который неподъемный темный гений ее мужа настойчиво тянет вниз. И мечтала об одном – передать эту ношу кому-нибудь другому.

Парижская «Карусель» призывно сияла в ночи огнями, обещая незабываемое шоу. Несмотря на дорогие билеты, посетители пестрой толпой валили в самый известный клуб трансвеститов, посещаемый не только ценителями экзотической красоты ряженых мальчиков, но и любознательными туристами. Как всегда, за столиками не было свободных мест, и к одинокой даме средних лет, одетой по последней парижской моде, то и дело пытались подсесть наиболее ретивые альфонсы. Гала пристально смотрела на наглецов свинцовым взглядом серых глаз, похожих на пистолетные дула, и тех как ветром сдувало.

Словно на службу, она приходила сюда каждый вечер в течение последних дней, занимала один и тот же столик и ждала. Ждала выступления кордебалета, в котором приметила потрясающего по красоте белокурого юношу. Среди других танцоров он выделялся тонкостью кости, отличными пропорциями и миловидным личиком, что совершенно необходимо для будущего ангела. Ангелы, бесполые люди, гермафродиты, андрогены – Дали называл их по-разному – стали очередной навязчивой идеей художника. Он вдруг припомнил, что у безумного русского, создавшего «волшебный фонарь», был свой Ангел.

– Если бы и мне господь послал ангела, я был бы абсолютно счастлив. Я давно испытываю тягу к бесполому телу с грудью и пенисом. Твой русский безумец, Гала, познал радость секса с ангелом, но мне, к великому сожалению, не довелось испытать такой благодати.

– Не было у ангела Сержа Кутасова пениса, имелись только крылья, – хмуро откликнулась Гала.

– Был пенис, был! – горячо воскликнул художник. – Ты просто ничего об этом не знаешь!

После рогов носорога, молекулы ДНК и атомного ядра на невинное увлечение ангелами можно было бы не обратить внимания, однако Гала вдруг решила, что это перст судьбы. Она так устала от бесконечного цирка, в котором Дали был хозяином манежа, от постоянно меняющейся свиты мужа, от всех этих бесконечных Жинест – юных дев, на которых упал благосклонный взгляд мэтра и коих он счел достойными, чтобы приблизить к себе. Устала от проститутов, проституток и «деловых людей», вьющихся вокруг Дали. Это был порочный мирок для избранных со своим особенным сленгом, претившими ей ужимками и повадками, и Гала готова была на что угодно, только бы избавиться от всего этого кошмара.

Ей перевалило за семьдесят, и мадам Дали панически боялась неотвратимо наступающей старости. Глядя на себя в зеркало, Леночка Дьяконова видела молодящуюся хмурую старуху в парике, пытающуюся многочисленными подтяжками и бриллиантами вернуть умирающей плоти былой шарм. Кроме того, не отпускало чувство несправедливости: жизнь почти закончилась, а для себя она еще и не жила! Ради чего она взвалила себе на плечи этот крест? Зачем терпела параноидный бред сумасшедшего, его карикатурных фавориток и приспешников, сносила сексуальные причуды?