Валерий Воскобойников - Татуировка

О страшной находке Дмитрий немедленно доложил в город, но дело, естественно, отфутболили к нему. И все понимали, что это — еще один висяк.

Тело, по данным экспертизы, принадлежало мужчине в возрасте двадцати — двадцати пяти лет, ростом 176 — 180 сантиметров.

Как выяснилось вскоре, с месяц назад похожая находка была обнаружена в Центральном районе. А так как руководство городской прокуратуры не забыло не только об открытии имени бомжа Николая Николаевича, но и о недавней находке в багажнике «шестерки», то на Дмитрия навесили и это дело, точнее, предложили скоординировать усилия с центральными.

Весна — самое время для обнаружения жмуриков-подснежников. И она принесла двоих, найденных в разных загородных лесочках поблизости от шоссе. Точнее, трупов разного пола и возраста было обнаружено больше, но на двух кожный покров полностью отсутствовал. Тут и ежу стало бы ясно: в городе работает группа то ли особо изощренных в жестоких пытках бандитов, то ли серийных маньяков, то ли каких-нибудь сектантов-сатанистов с новым не известным прежде смертельным ритуалом.

До поры материалы расследования сосредоточивались только в голове и сейфе Дмитрия Самарина. В городской прокуратуре на улице Якубовича он время от времени докладывал о проводимых следственных мероприятиях, его поругивали, и караван шел. Но теперь, когда последняя находка была показана по всем телеканалам, ситуация сразу обострилась. И уклониться от скандала стало невозможно.

— Пусть заберут другие дела, укрепят следственную бригаду еще хотя бы тремя сотрудниками, и мы этих маньяков голенькими приведем! — в который раз твердил Никита Панков, когда Дмитрий устроил экстренный общий сбор в конце рабочего дня.

Подобные мечтания время от времени выдавал каждый из них. Однако все понимали, что лучше они жить не станут, а стружку с них начнут снимать по полной программе.

Тот же Никита уверенно напирал на чеченскую версию.

— Вы сами знаете, Дмитрий Евгеньевич, я к любым нациям одинаково отношусь, но это — точно чеченцы. Так только они могут мстить каким-нибудь своим злодеям. Их разборки.

Может быть, поэтому Дмитрий и поручил Никите встретиться с авторитетным человеком из питерско-чеченской диаспоры Аскером Цагароевым. Тем более что тот, судя по данным, которые Дмитрий вынес из Интернета, был доктором наук, этнографом и мировым светилой — специалистом по современным аномальным культовым ритуалам. Так что его в любом случае полагалось привлечь в качестве консультанта.

— Побеседуй с ним спокойно, уважительно, может, что-то и прояснится, — наставлял он Никиту Панкова.

Сколько раз Дмитрий Самарин ни видел эту женщину издалека, он мгновенно ощущал ускоренное биение своего сердца, мир вокруг него словно светлел, а душа внутри тела — согревалась. Ее звали Еленой Штопиной, и уже два с небольшим года она была его женой, хотя влюблен он был в нее со школьных лет. В школе она носила прозвище Штопка. В этом прозвище ничего обидного никто не видел. Как и в прозвище Дмитрия Самарина, которого до сих пор одноклассники зовут Жигули, в честь географической близости с городом Самарой. Одноклассники встречались редко, и поэтому детские прозвища стали для Дмитрия и Елены знаком особой интимной близости.

Штопка пересекала двор, а вокруг нее с лаем бегал еще один член их семьи — Чак Норрис Второй, золотистый ретривер, в просторечии Чак. Первым заметил хозяина, конечно, пес. Он перевернулся в прыжке и с бешеной скоростью помчался навстречу хозяину. Коричневые уши-лопухи взлетали при каждом его прыжке, хвост крутился, как пропеллер, а собачье лицо — его никак мордой не назовешь! — при этом выражало смесь нетерпения со счастьем. Счастьем быть рядом с Дмитрием.

Лицо Штопки тоже немедленно озарилось улыбкой. И Дмитрий в который раз ощутил, как он любит эту ее улыбку.

Пока Чак, отпраздновав встречу с хозяином, вынюхивал вокруг них дворовое пространство, узнавая все собачьи новости, которые произошли с часа последней прогулки, они стояли рядом, касаясь друг друга руками, а потом медленно пошли в свой подъезд.

После звонка сестры Дмитрий сумел еще раз оторваться от дел, и о том, что они с Глебом придут, Лена знала.

— А я яблочный пирог испекла, хочешь попробовать, пока он теплый? — Они, обнявшись, ехали в лифте. — Смотри, Чак опять волнуется.

— Ревнует, — объяснил Дмитрий. — Только непонятно кого к кому.

— Да он и сам до сих пор не вычислил, кто из нас — настоящий хозяин, а кто — просто так, приложение.

Крошечного Чака Елена принесла как раз в те дни, когда только образовывалась их семья. И, перечеркивая все книги по собачьему воспитанию, Чак Норрис Второй так и не остановился на ком-то из них как на единственном хозяине, он стал считать их обоих одинаково любимыми. Это было особенно видно, когда они выходили втроем, а потом Лена и Дмитрий расходились в разные стороны. Но так они поступали редко, потому что для Чака это было жестоким испытанием. Он страдал настолько сильно, что, подергавшись то в одну сторону, то в другую, садился и принимался выть, словно по покойнику, а потом от несчастья терял сознание и падал на землю.

У дверей Штопка нежно провела ладонью по щеке мужа, ткнулась носом куда-то в шею и сказала:

— Какой же ты усталый! Ты когда-нибудь переловишь всех этих мерзких бандитов?

Дмитрий не успел ответить, как лифт снова остановился на их этаже и из него вышли Агния с Глебом.

— А мы вас видели, — сказала Агния, — вы как раз в дом входили.

В руках у Глеба были торт и роза, которую он церемонно вручил Штопке, а сестрица держала полиэтиленовый мешок с чем-то тяжелым. Шампанское, догадался Дмитрий.

— Привет, именинничек, — сказала Агния, прикоснувшись губами где-то в районе виска. — У вас поесть-то найдется? Так есть хочется, с утра весь день как загнанная лошадь… Опять же голодала…

Сколько Дмитрий помнил свою старшую сестру, она каждое утро давала себе клятву воздержания от пищи, а к вечеру сраженная голодом съедала все, что попадалось под руку. Отчего-то лет с пятнадцати сестрица стала считать себя безобразно толстой. И даже, тогда еще были живы родители, обходила зеркала, повернувшись к ним спиной, чтобы не видеть своего отражения.

Она и на самом деле была слегка полновата, но только слегка, не больше. Хотя в паре с тощим длинным Глебом Пуришкевичем они выглядели забавно.

Оказывается, Штопка уже успела накрыть к их приходу стол, и пока Дмитрий наливал воду в длинную узкую вазу и подрезал стебель розы, чтобы цветок лучше смотрелся посреди стола, Глеб успел открыть бутылку шампанского.

— За тебя, дорогой брат, — сказала Агния, — ты единственный мой родственник, и пусть сгинут все твои маньяки!