Инна Бачинская - Конец земной истории

– Что? – напомнил о себе журналист.

– Она не исключает, что Левицкий намеренно увеличил дозу препарата… не помню названия, у него были проблемы с сердцем. Я читал, что передоз может вызвать обморок… он был слаб, немощен, в его случае – летальный исход. Она сказала, что он жил как лидер и ушел как лидер. Я спросил, что она имеет в виду, она заговорила что-то о том, что за все в итоге нужно платить, приходит время собирать камни… напустила туману. И не стала возражать, что он мог уйти из жизни добровольно. И еще она сказала, что он мог знать убийцу… раскрыть не мог – и предпочел уйти.

– Какая-то теория заговора, – пробормотал журналист. – Если он знал убийцу и молчал… а он не боялся новых убийств?

– Видимо, был уверен, что новых не будет. Они были любовниками.

– Кто? – не понял Добродеев.

– Элла Николаевна и Левицкий. Он даже собирался уйти из семьи, но тут совершенно случайно родилась Лика, и он остался. Любовь была сумасшедшая. Помнишь, она рассказала историю про молодую актрису, в которую влюбился старый актер Мефисто? История Авроры и Мефисто случилась в разгар романа Эллы Николаевны и Левицкого. Я думаю, они были неравнодушны друг к дружке до самого конца…

– Вряд ли. Он ведь женился на Норе.

– А кто бы устоял? Молодая, свежая, с прекрасным голосом. Я говорю о духовной любви, Леша. Между Эллой Николаевной и Левицким была именно такая любовь.

– Романтик ты мой ясновидящий! – фыркнул журналист. – Все намного проще. Любовь приходит и уходит, а с ней приходит и уходит духовность. А ты не думаешь, что она могла разобраться с Алисой?

– Не знаю, Леша. Лариса сказала, что видела шнур, которым удавили Алису, у нее в руках.

– Ты спросил у нее?

– Не успел. Она уснула. Или сделала вид. Она определенно что-то знает… показала мне альбом, где актеры и остальные, вплоть до буфетчицы… – Монах запнулся и уставился в пространство.

– Она была поразительно красивой женщиной в молодости, – заметил журналист. – В театральной галерее несколько ее портретов. А Левицкий был обыкновенным, ничем не примечательным… в толпе не заметишь. Но личность.

– Да, красивой… – согласился Монах. – И тоже личность. Говорит, у нее и сейчас полно поклонников.

– Сколько ей?

– Семьдесят с гаком. И я ей поверил, Леша. Глаз горит, ум светлый, живая, остроумная… Редкая женщина.

– Кстати, у тебя с Ларисой Левицкой серьезно? – спросил вдруг журналист. И, предупреждая возможный вопрос Монаха, пояснил: – Я вас видел в городе. Любовь?

Монах засмеялся.

– Любовь.

– Ты и Лариса? – удивился журналист. – Но она же… серая мышка! А все твои жены красотки. На кислое потянуло?

– Какой ты все-таки циник, Леша, – попенял Монах. – Подустал я, отяжелел. С красивыми женщинами одни проблемы, нам бы кого попроще. Настало время бросать якорь.

– Не свисти! – рассмеялся журналист. – Что она думает об убийствах?

– Она боится думать об этом вообще. Однозначно, замешана семья… вернее, причина в семье. Греха много, как сказала Ирина.

– Ирина – злюка. Грех, возмездие… Не надо нас дурить. Наследство! Я считаю, все дело в деньгах.

– Мы это обсуждали, Леша. Тогда убивали бы соперников, то есть претендентов, а тут другое. Нора… С натяжкой готов согласиться, что дело в наследстве, а вот две другие жертвы каким боком? Судья Сидакова и Алиса?

– Ты говорил, что Левицкому нравилась Алиса…

– Нравилась. В таком случае мотив не наследство, а ревность. Наследство, ревность… Элла Николаевна сказала, что у Левицкого ничего не было. Он оставил двадцать тысяч долларов и дом Лике, боюсь, это все или почти все, что у него было. Лика сказала, что Леонид очень недоволен своей долей. Лариса, кстати, сказала мне, что отказалась от денег в пользу Лики.

– Это поступок, – заметил журналист.

– Это плата за неприязнь к сестре, Леша. Она корчится от чувства вины, но ничего не может с собой поделать. И Леонид, и Лариса не любят Лику. Она была поздним ребенком, они считают, что из-за нее Каролина бросила театр, а кроме того, она копия отца, как сказала Элла Николаевна. Допускаю, что старшенькие попросту ревнуют.

– Прямо Шекспир! Семейные счеты, семейные тайны, ненависть, зависть… Тянулось, накапливалось годами и – взрыв! А ты уверен, что твоя Лика ни при чем? Ты говорил, что она на все способна… тем более предупреждала об убийстве. Пригласила тебя, втянула в убийство, затеяла игры…

– Ты же сам говорил, не надо ее демонизировать. Не знаю, Леша. Девчонка непростая. Она тоже видела, кто взял шнур, которым Алису… Лариса видела его у Эллы Николаевны, а вот у кого Лика…

– Она сказала?

– Не успела. Я погрузил ее в транс, но нам помешали – вернулась Юлия.

Он вспомнил, как Лика спросила, хихикнув: «Ну что, расколол меня? Узнал, кто убийца?».

– В транс? – повторил Добродеев. – Ты можешь погрузить в транс?

– Запросто. Хочешь, погружу тебя? Может, на подсознательном уровне ты уже знаешь, кто убийца.

Добродеев поежился, вспомнив, как Монах однажды разложил по полочкам его жизнь и характер.

– Не надо! Я не знаю, честное слово.

– Боишься, что я проникну в твои тайны? – хмыкнул Монах. – Ладно, живи пока. Кстати, Лика отдала фотографию с Леонидом и Алисой следователю. По ее словам, он очень обрадовался. Так что его вот-вот арестуют. Ревновал любовницу к отцу… убедительный мотив.

– Он же платил ей за молчание! – возмутился Добродеев. – У современного поколения совершенно отсутствует всякое понятие о морали.

– Именно. Он перестал платить после смерти отца. А Ирина и так знала. Лариса говорит, это была шведская семья.

– Ленька, Ирина и Алиса?! – Журналист был потрясен. – Амур де труа? Это ничтожество?

– Да. Ты хочешь сказать, это ничтожество и две красивые женщины? Я сам удивился, Леша. На безрыбье, как говорят… Кстати, ты на машине? Я безлошадный, Жорик забрал свою тачку. Надо бы смотаться в одно местечко. Как?

– На машине. Сейчас?

– Сейчас, Леша. Некая тайна сводит меня с ума. По коням!

…Машина выскочила из города и помчалась вдоль бесконечных заснеженных полей, голых рощиц, поселков с домиками, из труб которых вился дымок. Машину облаивали бдительные шарики и жучки и потом долго бежали следом; нагруженные сумками крестьяне голосовали по обочинам; по краю дороги неспешно тащили телеги с мешками и ящиками небольшие рыжие лошадки с красными розочками и бубенчиками на дугах.

– Тут даже воздух другой, – ностальгически произнес Добродеев.

– Откуда ты знаешь? – отозвался Монах. – Окна закрыты.

– Я чувствую, Христофорыч. Деревня. Земля, вечная тайна природы… мы перед ней в вечном долгу.

Монах фыркнул.

– Напиши об этом философское эссе, ты же писатель. И переселяйся. Купи дом, заведи огород, козу, индюков…