Наталья Солнцева - Дьявольский поезд

Кармела с детства была робкой, неуверенной в себе. Может, оттого стала художницей и отдавала предпочтение богемной среде. Ей хотелось выразить протест окружающим, которые, как ей казалось, недооценивали ее. Она мечтала о персональных выставках, славе, известности. Тогда она утрет нос гордячке Терезе, докажет отцу и матери, что их младшенькая тоже чего-то стоит.

Увы, ее путь в искусстве оказался тернистым. Живопись Кармелы оставляла людей равнодушными, в ее картинах не было огня, куража и той божественной либо демонической искры, которая придает полотнам подлинную ценность. Унылые пейзажи, скучные натюрморты, пустые портреты не привлекали публику.

Кармела компенсировала неудачи критикой, обидами и претензиями. У нее была приятная внешность, но неуживчивый характер. Она вызывающе одевалась и выражала презрение всему, что противоречило ее образу жизни. Глубокий внутренний конфликт мешал ее счастью, которого она втайне желала.

Тереза раздражала сестру своим прагматизмом и эмоциональной сухостью. Кармела считала ее притворщицей, которая из кожи вон лезет, чтобы понравиться другим. При многих различиях сестер связывала укоренившаяся вера в семейное проклятие. Обе унаследовали от матери и отца страх перед неким мифическим роком, который преследует их.

Будучи ребенком, Кармела научилась подслушивать и подсматривать за родителями, которые скрывали от девочек свои опасения. В разговорах матери и отца проскакивали намеки и фразы, из которых младшая дочь складывала свою версию того, что произошло в прошлом и могло случиться в будущем. Крупицы правды перемешались с домыслами и обросли пугающими фантазиями. Девочка носила все в себе, боясь показаться трусихой и вызвать насмешки. С возрастом она подавила детские страхи и оттеснила их в дальний уголок сознания.

Смерть родителей повергла Кармелу в ужас, который перерос в панику.

– Надо что-то делать, – требовала она от сестры. – Иначе нас тоже убьют.

– Не выдумывай! – злилась Тереза.

Ее злость происходила от беспомощности. Переезд из родного дома в гостиничный номер принес временное облегчение, но существенно не изменил ситуацию.

– Мне страшно! Этот ложный пожар… кто-то его подстроил. В следующий раз все может оказаться гораздо хуже.

– Я не знаю, что еще можно предпринять в нашем положении, – призналась старшая сестра.

– Помнишь русскую, которая говорила с тобой в кафе возле цветочного магазина?

Тереза помнила. Но что из того?

– Надо встретиться с ней еще раз! – настаивала Кармела.

– Зачем?

– Ей что-то известно. Она приехала сюда не случайно. Вдруг она ищет то, что…

– Тс-ссс! Тихо! Молчи.

Тереза встала, подошла к двери номера, открыла и выглянула в коридор. Там было пусто. Она вернулась и села на диван рядом с сестрой.

– Хватит! Не затыкай мне рот! – возмутилась та. – Мать с отцом всю жизнь молчали. Я не хочу закончить, как они. Я еще молодая…

– Что ты предлагаешь? Та женщина, Лариса… как она защитит нас?

Кармела сморщилась, шмыгнула носом и расплакалась.

– Это нечестно! Нечестно! Мама должна была рассказать нам всю правду…

– Наверное, она собиралась сделать это. Перед смертью. Она не ожидала, что все произойдет так, как произошло. Что они с папой один за другим…

Слезы застилали Терезе глаза. Родителей не вернешь, а как жить дальше в предчувствии чего-то ужасного и непоправимого?

– Ты думаешь, ничего нельзя сделать? – хныкала сестра. – Неужели все так безнадежно?

– В прошлое нельзя вмешаться, чтобы повлиять на ход событий. Что случилось, то случилось.

– Все наши беды из-за слепой любви! Марио не имел права рисковать нашими судьбами!

– Он не понимал риска, – возразила Тереза. – Полагаю, что никто из Саджино не понимал тогда, чем это грозит…

– Проклятый дом! Проклятое землетрясение! Если бы не оно…

Старшая сестра обняла младшую, и они прижались друг к другу, как две птички под дождем. Тереза думала, что теперь они предоставлены сами себе и только им предстоит решать, как быть с семейным преданием о безумной любви Марио к беспутной Франческе, которую унес в преисподнюю дьявольский поезд…

Рукопись заинтриговала Гридина. Он обладал живым воображением и легко представил до смерти перепуганных монахов, когда к стенам святой обители подкатила огнедышащая железная повозка. Конечно, братья спрятались в храме и молитвой заглушали обуявший их ужас. При виде слуг самого дьявола у них не было иного выхода, как взывать к Господу о спасении.

– Видать, они перепились вина из монастырских подвалов, – пошутил Гридин. – До белой горячки.

– Не смешно, – обронил граф.

– Но это же сущий бред, дружище!.. Кстати, среди подручных сатаны затесалась женщина с обольстительным обличьем… Ты заметил?

– Как не заметить?

– Кто она, по-твоему? Пособница змея-искусителя?

– Воплощение греха! – нервно хохотнул Брасов. – Лилит, насылающая эротические сны и безудержную похоть!

– Не исключено, братец. Гляди-ка, с какой тщательностью обрисовывает ее летописец! Прямо-таки с вожделением!.. В мужских монастырях от чрезмерного усмирения плоти случались массовые психозы. Я читал об этом у…

Николя назвал имя религиозного авторитета, о котором Брасов знал понаслышке. Сам он не увлекался ни философской, ни духовной литературой. Его не особо привлекала и карьера военного моряка. Будь у него побольше денег, возможно, он вышел бы в отставку, поселился в хорошем доме в центре города, женился бы на красавице…

Мысль о женитьбе испортила Жоржу настроение. Он вспомнил Франческу, которая ждала его в меблированных комнатах; долги, которые надо было отдавать; маменьку, которая требовала образумиться и заключить выгодный брак.

– Давай выпьем, что ли?

На столе потел графин с ледяной водкой, дымились расстегаи, желтели на тарелке кусочки осетрины, остро пахли огурчики с укропом.

Гридин, увлеченный рукописью, только махнул рукой. Пей, мол, без меня, закусывай.

– Выходит, для искушения монахов повозка из преисподней доставила настоящую блудницу вавилонскую, – бормотал он, поглощая строку за строкой. – По описанию хороша неимоверно! Вот бы поглядеть…

На душе у Брасова было тяжко, муторно. Ему не хотелось расставаться с пергаментом, но он намеренно отрезал себе путь назад. Эти монашеские бредни не доведут до добра. Он плеснул себе в бокал водки, запрокинул голову и выпил одним махом.

– Окстись, Николя…

– И то верно, – кивнул Гридин и послушно перекрестился. – Откуда у тебя сей манускрипт, Жорж?