Марина Крамер - Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров

— Но… ведь вы работаете у Воронцова…

— Да. Но это ничего не меняет. Ты обещаешь мне, что от тебя эти сведения никуда не уйдут?

— Конечно, но… Леня, а ведь вы не водитель, да? — вдруг спросила она требовательно, стараясь поймать его взгляд.

— Это не важно, — попробовал уйти от темы Леон, но Лиза неожиданно взяла его за руку и сжала:

— Не обманывайте меня. Мне не пятнадцать, я все вижу. Вы не водитель, вы занимаетесь у Воронцова чем-то другим. В частности — вы собираете информацию. И знаете больше, чем говорите.

— Это ничего не меняет. Так ты сделаешь то, о чем я прошу?

— Я же сказала — да. Но контролировать генерала я не могу, потому что мне придется как-то ему это объяснять.

— Это я возьму на себя, если ты не против. И еще… Постарайся не слышать и не видеть некоторых вещей, хорошо? Не прислушивайся к разговорам, не всматривайся в лица — это может быть опасно для тебя. Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось, понимаешь? — В голосе Леона вдруг проскользнули просительные нотки, которым он и сам удивился. — Все, Лиза, идем отсюда.

Она кивнула и пошла вперед, долго блуждала по дорожке, отыскивая какие-то одной ей известные приметы могилы брата, и наконец уткнулась прямо в ее оградку:

— Вот. Надо же, нашла…

Леон бросил взгляд на заложенную брусчаткой площадку внутри ограды, на добротный памятник из светлого мрамора, на высеченную на нем снайперскую винтовку, перекрещенную двумя гвоздиками, на даты рождения и смерти. Вот и все, что осталось от Мишки Локтева — ограда три на три и кусок мрамора.

Лиза вынула из рюкзака перчатки, тряпку и бутылку с водой, вошла в оградку и принялась мыть пыльный мрамор памятника. Леон, постояв пару минут, положил цветы на скамейку и начал выпалывать растущую вокруг траву — высокие кусты полыни, осот и одуванчики. Работали молча, каждый думал о чем-то своем, а Леон почему-то внутренне был рад тому, что на памятнике нет фотографии Михаила — как будто не хотел, чтобы друг увидел его рядом с сестрой и таким, каким он стал.

— Может, отдохнем? — спросила Лиза, вытирая тыльной стороной перчатки пот со лба.

Леон кивнул, чувствуя, что отдых ему необходим — кружилась голова, снова подступила тошнота. Но показывать Лизе слабость тоже не хотелось. Он сел на скамейку и закрыл глаза. Девушка пристроилась рядом, достала из рюкзака термос:

— Хотите чаю зеленого? Он холодный.

Леон взял протянутую чашечку и выпил мутноватую жидкость, слегка отдававшую мятой. Стало немного легче. Такие дни, как сегодня, он ненавидел и боялся их приближения — собственная слабость раздражала, но избежать подобных приступов было практически невозможно.

Лиза тоже пила чай, то и дело отмахиваясь от назойливого шмеля, кружившего у ее головы.

— Здесь так тихо… — проговорила она, глядя на памятник.

— Кому тут кричать? Клиенты спокойные.

Он почувствовал, как девушка вздрогнула всем телом, и, повинуясь профессиональному инстинкту, обнял ее за плечи рукой и прижал к себе, но тут же испугался собственного жеста и убрал руку.

— Зачем? — спокойно спросила Лиза.

— Что зачем?

— Зачем ты убрал руку? Мне с тобой спокойно, я ничего не боюсь, — не заметив, что перешла на «ты», сказала она.

— Я не хотел пугать тебя.

— Тогда верни руку на место, и я перестану бояться. Мне всегда не по себе на кладбищах…

Леон повиновался, не понимая, почему делает это, а Лиза прижалась к нему и засопела как ребенок. Они просидели так довольно долго, рука у Леона затекла, но он боялся пошевелиться, чтобы не разрушать возникшее между ними ощущение близости.

— Надо заканчивать уборку и домой ехать, — пробормотала Лиза, — а то я, наверное, тебя оторвала от чего-то.

— Нет. У меня выходной сегодня.

— Но все равно нужно доделать, пока есть силы, а то сейчас совсем развезет на жаре, и ничего не захочется. Ты посиди, я быстро, — вывернувшись из-под его руки, Лиза встала и снова вернулась к памятнику.

Смыв последние разводы с мрамора, она аккуратно сложила в пакет тряпку, перчатки и пустую бутылку, заперла дверку и вопросительно посмотрела на Леона:

— Ну что, идем?

Он послушно поднялся, сгреб в охапку сорванную траву и пошел в сторону большой ямы, предназначенной для мусора. Лиза, разложив на могиле гвоздики, двинулась следом. От Леона не укрылось, что, когда они проходили мимо памятника Наковальне, Лиза чуть замедлила шаг и снова бросила взгляд на фотографию. «Зачем она ее так разглядывает? Как будто проверяет что-то», — подумал Леон, направляясь к машине.

Забравшись на переднее сиденье, Лиза кинула назад рюкзак и серьезно посмотрела на Леона, запускавшего двигатель:

— Лень, спасибо тебе. Я бы одна ни за что…

— Это пустяки. Он мой друг, а я даже не знал, где он похоронен.

— Все равно спасибо.

Он довез ее до дома, высадил и не уезжал до тех пор, пока девушка не скрылась в подъезде, и только после этого увидел припаркованную прямо напротив «БМВ», принадлежавшую Ворону, — эту машину он временно предоставил генералу вместе с водителем. Это Леона насторожило — какого черта делает здесь генерал, если у его сотрудницы выходной? И где он сам, если в машине только водитель? Ответ напрашивался сам собой и очень не понравился Леону.

Выспавшаяся за день Марина не сомкнула глаз всю ночь. Рядом на постели вытянулся измучившийся Хохол, лежал на животе, привычно сунув руку под подушку, как будто сжимал там свою «финку». Марина смотрела на спящего мужа со смешанным чувством жалости и нежности. Он весь день выполнял ее прихоти, терпеливо снося истерику и похмелье, и теперь, совсем измочаленный, мерно дышал во сне.

«Достается тебе, бедолага, — думала Марина, глядя на его расслабленное и спокойное лицо. — Удивляюсь терпению — я бы давно уже ушла, не стала терпеть, а ты каким-то образом ухитряешься все выдержать. Наверное, это та самая любовь, которая одна на всю жизнь. Ты меня столько лет добивался — не зря же, не просто так, не из интереса. Почему я так не могу?»

Она встала и, чтобы не разбудить Женьку, на цыпочках вышла в кухню, закрыв за собой двери спальни. Щелкнув висевшим над столом бра, глянула на часы — половина пятого. В открытую форточку доносился запах чего-то цветущего, но Марина никак не могла вспомнить, что это. Тишину столь раннего часа не нарушало ничего — ни звуки машин, ни бродячие собаки, ни даже птицы. Коваль сварила кофе, перелила из джезвы в чашку и взяла сигарету. Закурив, она рассеянно уставилась в окно, думая о том, чем сейчас занимается сын. «Как чем — спит в палатке, конечно. Интересно, он скучает по мне? Или ему хорошо в лагере, с друзьями? Никогда не думала, что буду вести себя как наседка — это я-то!»