Марина Крамер - Судьбу не изменить, или Дамы выбирают кавалеров

— Эх, сейчас бы деревенской, на сале… — мечтательно проговорил он вполголоса. — А, собственно, что мешает? Картоха, правда, магазинная, но ничего, Леон говорил, что рынок в девять закрывается. Это мы быстро организуем.

Наскоро сменив спортивные брюки на джинсы и футболку, Женька сунул в карман оба телефона, ключи, сигареты с зажигалкой, несколько купюр и вышел из квартиры.

Таксист попался болтливый, всю дорогу до рынка рассказывал о творящихся в городе беспорядках и о том, как все-таки тяжело жить в безвластии. Хохол слушал вполуха, думая о своем, но вдруг в его слух врезалась знакомая фамилия, и он напрягся:

— А кто это?

— Да ты по ходу не местный, что ли? — Получив утвердительный ответ, таксист, понизив голос, сказал: — Была тут в свое время дама одна… ну, понимаешь — крыша, бабки, футбольный клуб, то-се… Так поговаривают, что претендент на мэрское кресло — какой-то ее родственник.

«Приплыли, — подумал Хохол, — а мы-то, наивные, думали, что в голову никому это не придет. А оно вон как — разговаривают в городе. Непонятно только, чего Ворон… не может же он не знать. А если знает, почему молчит и не предъявляет? Свое что-то затаил?»

Таксист остановил машину у самого входа на рынок и тоже вышел:

— Идем-ка, паря, я тебе помогу. Кум у меня тут салом торгует. Такое сало — рыдать будешь.

Женька двинулся следом, все еще думая о том, что услышал. Нужно держать ухо востро — Ворон не так прост и напуган, как может изображать, и Марине стоит быть с ним аккуратнее. Но вот как вложить эту светлую мысль в голову своенравной супруги? У нее же вечно свое мнение по любому поводу, и только оно верное.

Шматки сала, разложенные на прилавке, отвлекли его от размышлений. Водитель не соврал, и сало пахло и выглядело так, что от восторга хотелось плакать.

— Ты гляди, какие прожилочки! — Рукой в целлофановой перчатке продавец указывал на мясные прослойки и тонкую шкурку. — В рассоле солил, сам все делаю. Да ты попробуй. — Он ловко отрезал кусочек и на ноже протянул Хохлу.

Тот взял и положил в рот, мгновенно заполнившийся чесночным ароматом и солоноватым вкусом сала.

— Давай весь, — ткнув пальцем в понравившийся кусок, сказал Женька и вынул деньги. — Не соврал ты, дядя, — обращаясь к таксисту, довольно улыбавшемуся рядом, признал он, — а теперь скажи, нет ли тут у тебя еще какой полезной родни? Ну, картошка там или зелень какая?

— Сделаем, — кивнул водитель, — были б деньги, все найдем.

К салу Хохол успел до закрытия рынка купить еще картошки, первых огурчиков, покрытых мелкими колючими пупырышками, и в завершение в небольшой пекарне на самом краю рынка — огромную, только что вынутую из печи буханку ржаного хлеба.

— Это последняя закладка, обычно для своих печем перед закрытием, — пояснила раскрасневшаяся круглолицая деваха в белом халате и чепчике, — но раз вы с дядей Васей…

Таксист дядя Вася подмигнул:

— У меня на этом рынке кругом родня. Ну что, обратно поедешь?

— Да, спасибо тебе, дядя Вася, за помощь, — искренне сказал Женька, усаживаясь в машину. — Не перевелись, гляжу, в этом городе добрые люди.

— А когда к нам по-доброму, так и мы не кусаемся, — захохотал таксист.

Дома его исчезновение заметили. Открыв дверь ключом, первое, на что он наткнулся, была жена — стояла в арке, ведущей в коридорчик между спальней и второй комнатой, скрестив на груди руки и зло глядя из-под растрепанной челки. Женьку от неожиданности даже передернуло — он уже отвык от пронзающего насквозь взгляда, от которого даже ему хотелось спрятаться.

— Фу-ты, господи, напугала, — попытался отшутиться он, но Коваль шутку не приняла:

— И где тебя носило вместе с моим мобильным?

— Так ты за мобильный переживаешь?

— Ну, неужели же за тебя? — не меняя выражения лица, отрезала она.

— Я так и подумал, — проходя в кухню, сказал Женька и принялся выгружать из пакетов продукты.

— Где был? — не отставала жена, входя следом и забираясь по привычке на рабочую столешницу гарнитура.

— А не видно?

— И все-таки?

— Ты чего взъелась? — возмутился наконец Хохол, поворачиваясь к ней и стягивая с себя майку. — Не видишь, на рынок мотался, картошки жареной хочу — имею право?

— А на рынок ли?

— Ты чего добиваешься?! — рявкнул начавший выходить из себя Женька, которого бесил невозмутимый тон и вопросы жены. — Мне уйти, что ли?

— А сможешь?

— Доведешь — смогу, — серьезно пообещал он, и Марина, спрыгнув со столешницы, подошла к нему вплотную и положила руку на грудь, заглядывая при этом в глаза:

— Нет уж, дорогой мой, ты, конечно, извини, но у меня железное правило — вдовой ты меня взял, вдовой, соответственно, и оставишь, — угрожающе прошипела она, проводя ногтями по изорванной шрамами груди Хохла, и тот рассмеялся:

— Пугаешь все? Проверяешь, не перестал ли бояться на старости лет?

— Чего мне тебя проверять? Я давно все знаю. А чем так пахнет? — поведя носом, повернулась она к столу.

— Салом, — фыркнул Женька, — настоящим, прикинь, салом с прожилками и чесночком. Я о таком в Англии даже мечтать забыл.

Марина чуть сморщила нос, но промолчала — сало она есть не могла, но запах нравился, и сейчас захотелось даже подержать во рту ломтик или даже попробовать съесть бутерброд с хлебом, который источал такой манящий аромат, что рот сам по себе заполнялся слюной.

— А отрежь мне кусочек с хлебом, а? — попросила она, глядя на мужа снизу вверх.

— Плохо не будет?

— Я немножко…

Он снова усадил ее на столешницу, чтобы не мешала, отрезал ржаную горбушку и тонкий, почти прозрачный ломтик сала, положил на это сверху половинку свежего огурца и протянул Марине. Хрустнув огурцом, она принялась за бутерброд, чувствуя, что на самом деле здорово проголодалась.

— Слушай, Женька, вкусно… — проговорила она, дожевывая.

— А то же, — усмехнулся он, ловко нарезая сало на кусочки, пригодные для жарки картошки.

— Тебе помочь?

— Мне — не мешать. Покури или иди отсюда совсем, не крутись под ногами, — попросил он, вываливая картошку из пакета в раковину.

Марина переместилась на стул в углу между столом и батареей, сейчас отключенной, забросила на нее ноги и закурила.

— Леон не звонил?

— Пока нет, — ловко орудуя ножом, отозвался Женька. Тонкая кожура сползала с картошки длинной витой змейкой и укладывалась в раковину.

— Странно… что думаешь?

— Разговор у меня к тебе, дорогая.

— На тему? — поинтересовалась она, выпуская дым из чуть вытянутых вперед губ.

— Тебе не показалось, что Ворон темнит?

— Чего ему темнить? У него мозги от страха залило.

— Нет, котенок, не настолько, — нарезая почищенную картошку на тонкие одинаковые брусочки, сказал Женька. — Я тут мимоходом узнал, что в городе тебя помнят и фамилию твою с генеральской на раз связали, понимаешь? И что, думаешь, Мишаня этих разговоров не слышал? Да, подзабыл с Леона спросить за задание, но вокруг-то ведь базарят. Не может же он настолько от мира оторваться.