Марина Серова - Кровавый коктейль

— Садитесь, пожалуйста, в кресла, — сказала Вера Ивановна, убирая белье.

Она вынесла его в свою комнату и вернулась. Сама села на стул у пианино.

— Может, чайку поставить?

— Спасибо, Вера Ивановна, мы уже завтракали. Давайте поговорим о случившемся. Расскажите поподробнее, как все произошло, — спросила я.

На глаза женщины вновь навернулись слезы:

— Да что рассказывать-то. Не знаю даже. Ушла, как обычно, в училище на занятия. Должна была вернуться в шесть вечера. До семи мы ее дома ждали. Потом пошли с отцом на остановку, там до девяти простояли. Решили домой вернуться, думали, может, разминулись. И дома нет… Подождали еще с полчаса и поехали в училище. Там, конечно, никого, кроме сторожа. В милицию обратились. А дежурный нам говорит: «Может, она у подружки или у приятеля ночевать осталась. Подождите дня три. А уж потом заявление примем». Только ведь такого быть не могло. Она у нас без разрешения — никуда. Если только с Артуром на концерт какой или в кино, так заранее предупредит, чтоб не волновались.

С дивана полились трели храпящего хозяина. Выводил он их старательно, с чувством.

Вера Ивановна взглянула в его сторону и, смущаясь, спросила:

— Может, нам на кухню пойти? Чайку поставлю…

— Ничего, продолжайте, пожалуйста. Мне не мешает, — сказала я, борясь с острым желанием хрястнуть многострадального отца по физиономии.

— Ну, в общем, предупреждала всегда. А чаще они с Артуром у нас дома занимались: пели, на пианино играли. Я не возражала: пусть себе. Подружек у нее нет. Только приятельницы в группе, и все. Она вообще у нас не от мира сего. Да к тому же мы всего полгода назад сюда переехали.

— А до этого где жили? — спросила я, вспомнив наказ костей о прошлом.

— Вообще-то Коля — тарасовский. Он был единственным поздним ребенком в семье. Отец у него военный был. В сорок пять лет на пенсию вышел. Николаю тогда пятнадцать лет было. Вот тогда-то их родственники к нам в поселок Краснодонский и сманили. Это в Казахстане, в Кустанайской области. У нас там совхоз тогда хороший был и конезавод. И хозяйство у каждой семьи крепкое.

Вот родственники им и наобещали райских кущей. А ведь не все к земле приспособлены. Короче, не очень-то родителям Николая понравилось хозяйством заниматься. Они через три года вернулись в Тарасов, в свою квартиру, которую все это время сдавали знакомым, а мы с Колей поженились, и он остался жить у нас. Там и Анечка родилась.

В этом году бабушка Колина умерла, квартиру ему оставила. А в Казахстане жизнь совсем невозможная пошла. Мне вот тут, в Тарасове, и вспоминать сейчас страшно. Вы даже представить не можете, Танечка, как там люди живут. Про зарплату уже много лет не вспоминают. У колодцев многочасовые очереди за питьевой водой. Фляги набирают и пользуются.

Здесь все-таки полегче. И училище в городе есть. Анечка рядом с нами. А там она к нам только два раза в месяц приезжала.

Анюта — славная девочка, совсем не такая, как сейчас девчонки пошли. Вот у них в группе все курят, пьют, с парнями кружатся. И Артур ваш — славный мальчик, — спохватившись, обратилась Вера Ивановна к Косте.

Костя, до сих пор молчавший, спросил:

— А что же вы его, Вера Ивановна, так несправедливо отчихвостили? До нервного срыва мальчишку довели — в больницу попал.

— Да вы что! Ой, вы простите, Константин Федорович, ради бога. Это все Николай. Он, как Аня пропала, запил. А во хмелю он порой ох каким недобрым бывает.

Храп на диване, достигнув апогея, резко оборвался с нецензурными комментариями. Диван жалобно заскрипел под объектом «тарасовской недвижимости».

Мы услышали охрипший со сна и перебора спиртного голос Николая:

— Ишь, добрая выискалась. Все у нее хорошие, один я плохой.

Поразительное свойство хозяина не терять контроль над происходящим во время сна произвело на меня впечатление.

— Проснулся, Коля?

— А я и не спал. Слушал все, как ты за жизнь нашу непонятно кому рассказываешь. Толк-то какой?

— Таня — очень хороший детектив. Я просто уверен, что она найдет вашу Аню, — спокойно возразил Костя.

— Вы не слушайте его, Константин Федорович. Не со зла он. От горя.

— А ты помолчи, пока по репе не схлопотала.

Николай поднялся и сел на диване, взял стоящую рядом с диваном литровую банку с водой, жадно попил. Встал, пошел на кухню за сигаретами.

Несмотря на то, что, по словам хозяйки, Николай сильно горевал, тем не менее этот агрессивный детина под два метра, с трехдневной щетиной на щеках и подбородке, со всклоченной русой с проседью шевелюрой почему-то не вызывал во мне ни малейшего сочувствия.

Он закурил на кухне и, взяв пепельницу, вернулся, на ходу продолжая свое выступление:

— Милиция вон отказывается. А тут баба какая-то, детектив, вишь ли, горы золотые наобещала. А ты и сопли развесила. Обдерут как липку, еще и квартиру продать придется.

— Услуги детектива я оплачу. — Сжатые Костины кулаки, неподвижно пока что лежащие на коленях, свидетельствовали о его нарастающем раздражении.

— Ох, какие мы добренькие и богатенькие. С чего бы это! Да вы, б… эти «новые русские», всю страну развалили. Из-за вас, дерьмократов хреновых, такой бардак. Добро народное по карманам распихали, и они, вишь, — «новые русские», а мы — старые нищие. Никакой справедливости. Обобрали народ.

— Ну, вы, Николай Андреевич, любезнейший, не бушуйте. Мы к вам не на именины пришли, а помощь свою предложить. Вон Новодворская, к примеру, вчера по радио сказала, что социальное равенство гнусно, вредно и никому не нужно. А кто печется о неправильном распределении народного добра, тот пусть книжку Чубайса о при— ватизации читает. Там все написано, — отразила я выпад хозяина против Кости. — И вообще, давайте к делу вернемся. Покажите мне лучше фотографии Ани.

— Сейчас-сейчас. — Вера Ивановна вскочила со стула, пододвинула его к стенке, достала с антресоли альбом. На первой странице голубоглазая малышка, казавшаяся игрушкой в огромных руках отца, рядом улыбающаяся мать.

Листая страницу за страницей, слушая комментарии Веры Ивановны, мы наблюдали возрастные этапы Ани: Аня в садике, в школе.

С последней фотографии на нас, улыбаясь, смотрела очаровательная голубоглазая девушка с длинными пшеничными волосами, в белом костюмчике, с букетом сирени в руках.

— Красивая у вас девочка, глаза такие огромные, — сказала я, очень понимая чувства Артура.

— Да, красавица, — с гордостью ответила Вера Ивановна.

— Не могли бы вы на время дать мне эту фотографию?

— Конечно, конечно.

— Лишь бы толк был, — добавил Николай, гася сигарету.

— Сделаю все, что смогу. Разрешите мне только еще комнату Анину осмотреть: книги, тетради. Может, хоть какую-то зацепку найду.