Матс Ульссон - Наказать и дать умереть

– К чему ты клонишь?

– О знаменитостях всегда распускают сплетни. О таких, как Мэджик Джонсон, например, или Уилт Чемберлен. О нем ходит особенно много баек, как я слышал.

– Не знаю, – задумчиво покачал головой Кристер. – Никогда этим не интересовался.

– Возьмешь еще пива? – спросил я.

– Нет, я за рулем, кстати сказать… – Он поднялся.

– На связи, – напутствовал я его.

– Конечно.

Кристер Юнсон закурил новую сигарету и направился к пешеходной улице, откуда повернул направо, чтобы взять автомобиль. Я же зашел во внутренний зал «Бычка» и заказал порцию мяса под луковым соусом и большой бокал крепкого пива.

Со времен моей молодости это место почти не изменилось. Разве что мебель выглядела не такой новой.

Мальмё, октябрь

Меня разбудил звонок мобильника. Точнее, гудок – мой телефон имитирует звук старого автомобильного рожка. Можно выбрать какой угодно сигнал: собачий лай, автомобильный рожок или стук мяча – это одна из последних технических новинок.

Во рту ощущался неприятный привкус, а язык словно покрыли бетоном. Похоже, вчера в «Бычке» я перебрал пива. Номер на дисплее не идентифицировался.

– Кто такой этот Тим Янссон? – заверещал голос в трубке, прежде чем я успел прохрипеть «алло».

– Он… Я…

– Что за тип напорол в вашей газете столько чуши?

Только сейчас я узнал инспектора криминальной полиции Эву Монссон.

– Я… еще не читал.

– Он утверждает, что разговаривал с руководителем расследования, но я его в глаза не видела! Откуда он все это взял? Выдумал? В его статье нет ни слова правды, – добавила она уже спокойнее.

– Но… я не несу ответственности…

– Конечно, просто мне срочно надо было кого-нибудь облаять, а номера Янссона у меня нет.

– Облаять? – рассмеялся я. – Это в самую точку.

– В точку?

– У нас его называют Щенок.

– Очень остроумно.

– Неугомонный такой Щенок, – оживился я.

Эва Монссон отключилась, и я попытался сообразить: сколько все-таки выпил за вчерашний вечер? В раздумьях пролежал еще некоторое время.

У меня всегда были хорошие отношения с администрацией этого отеля. Поэтому после того, как я обнаружил труп в постели Томми Санделля, мне предложили другой номер, похожий на обыкновенную городскую квартиру, в особой части отеля. Гостиная, правда, оказалась немногим больше гардероба, куда я обычно вешал одежду, зато из окна открывался вид на крыши Мальмё.

Хотя крыши меня никогда не интересовали. Тем более в Мальмё.

Эва Монссон разбудила меня рано, времени до завтрака оставалось достаточно. Я решил прогуляться, а заодно и купить вчерашнюю вечернюю газету. На улице дул холодный ветер, но солнце сияло, и небо было на редкость голубым для этого времени года.

Щенок уже сидел за столиком уличного кафе «Дональд & Гоббс». Я расположился как можно дальше от него, но это не помешало юному дарованию закричать на всю улицу, махая над головой газетой:

– Эй, я опять гвоздь номера!

– И ни слова правды, – меланхолично заметил я.

– О чем ты? – не понял он.

– Это шутка, Щенок.

Он обиженно наморщил нос и углубился в чтение своего шедевра.

Ничего удивительного – так делают все журналисты. Почти. Далеко не все они умеют писать, не говоря о том, что некоторые совсем ничего не читают.

Так можно ли требовать от Щенка большего?

И пока я сидел с тем, что раньше звалось «Интернешнл геральд трибьюн», а теперь именовалось «Интернешнл Нью-Йорк таймс», Щенок в своем углу изо всех сил сучил лапами и вилял хвостом. Я никогда не интересовался бейсболом, тем не менее развернул последнюю страницу и демонстративно углубился в изучение таблицы с результатами матчей. Оскорбленный до глубины души, Щенок вскочил со стула и исчез из моего поля зрения. Я подошел к стойке.

Выпив достаточное количество кофе, я вернулся в номер, перечитал статью о беседе с Кристером Юнсоном и отправил ее на электронный адрес редакции. Сейчас я зарабатывал больше, чем когда был штатным журналистом. И считал себя почти богачом.

Поскольку Эва Монссон так и не высказалась по поводу моей писанины, я решил, что ей нечего возразить. Мне пришло в голову пригласить ее на обед, и я тут же набрал номер.

– Как вы относитесь к Японии? – спросила она.

– Э-э… – замялся я, – тесновато на улицах, трудный язык, и вообще это очень далеко.

– Но вам нравится японское?

– Кухня, вы имеете в виду? – уточнил я, догадываясь, к чему она клонит.

– Да.

– Ничего не имею против.

– Тогда «Кои», – предложила она. – Это на площади рядом с отелем. В половине второго вас устроит?

– Вполне.

Я решил выспаться перед встречей с Эвой Монссон и уже выключал ноутбук, когда обнаружил новое письмо.

Оно пришло с адреса на «хотмейле», и в поле отправителя вместо имени красовался бессмысленный набор букв: zvxfr. Бессмысленный для меня, по крайней мере.

Я открыл письмо.

Оно состояло всего из одного вопроса:

Почему ты не написал о порке?

Я редко впадаю в панику. Всегда считал, что это последнее дело. Паника казалась мне чем-то вроде мороза: стоит притвориться, что ее нет, и она действительно исчезает. Тем не менее этих нескольких слов оказалось достаточно, чтобы у меня подскочило давление и в затылке запульсировала кровь.

Говорят, в известных ситуациях вся жизнь проносится перед глазами человека за одно мгновение. Когда-то в гололедицу машина, в которой я сидел, врезалась в телеграфный столб. Не могу сказать, сколько лет жизни уместилось в ту секунду. В конце концов, на тот момент их было не больше двадцати. Сейчас же воображение воскрешало лишь разрозненные фрагменты моего прошлого, причем именно те, о которых я предпочитал умалчивать.

Собственно, о чем я должен писать и зачем? И кто требует от меня этого?

Ульрика Пальмгрен? Но ей нет необходимости прибегать к электронной почте. Она живет в нескольких кварталах отсюда и в любую минуту может заявиться в отель лично и отвесить мне очередную оплеуху. Да и вообще, так ли ей нужно, чтобы я написал о нашей неуклюжей инсценировке, – S & M [18] S & M (Sado & Mazo) – песня американской рок-группы «Thin Lizzy». или даже покруче?

В это верилось с трудом. Так что́ ответить загадочному адресату?

Я соблюдал осторожность. Темными делишками занимался в основном за границей, а если приспичивало в Швеции, то выбирал стопроцентно надежных партнерш. Не скажу, что всегда держал язык за зубами, но распускал его только в компании самых близких. Сейчас модно обсуждать особенности своего тела, и не только публично, но я никогда этим не занимался, не имел такой потребности.

И сейчас я должен об этом писать? Зачем? Кому?

Я внимательно вгляделся в буквы на экране.